«От трудов праведных не наживешь палат каменных»

Невыплаченное жалованье

В январе 1722 года правительствующий Сенат разослал из Петербурга во все центральные учреждения Российской империи запрос о составе их штатных сотрудников и о жалованье, ими получаемом. Ставки выдававшихся из казны чиновничьих окладов в созданных Петром I новых и некоторых старых учреждениях были
утверждены уже в 1715 году[1], но тогда шла война со Швецией и все доходы казны
уходили на нее. В 1722 году, после заключения Ништадтского мира, Петр начал
заниматься внутренними делами государства, в том числе штатом и оплатой труда государственных чиновников. Тут-то и возник вышеупомянутый указ, который, наряду с другими учреждениями, получила Юстиц-коллегия: срочно прислать ведомости о том, сколько в ее подчинении «каких приказных людей поименно
и их оклады кому какие учинены... и по тем окладам оное жалованье им даеца или они
без дачи того жалованья чем доволствуюца?»[2]. На примере ответа Юстиц-коллегии, полученного Сенатом (приведенные в нем факты типичны и для прочих учреждений), продемонстрируем обеспечение чиновников жалованьем в годы царствования Петра I; попутно заметим, что ситуация, имевшая место в петровские
времена, лишь по форме, но не по существу отличалась от положения, сложившегося в предшествующие столетия.

В ответе Юстиц-коллегии было сказано прямо: жалованья почти никто из
сотрудников самой Коллегии и подчиненных ей Надворных и Провинциальных судов[3] не получал (за исключением нескольких персон из высшего начальства). Чиновникам юстиции не удавалось получать также и «хлебное жалованье», т. е. продукты в послевоенное время были настолько дороги, что
нормально питаться рядовому служащему, жившему в столичном Петербурге,
оказывалось не по карману.

Сотрудники судов и нотариальной (так называемой Крепостной[4]) конторы
имели право рассчитывать на часть денег из собираемых ими государственных пошлин и штрафов. В Крепостной конторе из пошлинных денег, «что бывает в год
в зборе, дача им (сотрудникам. — О. К.) была половинная, а имянно 20 руб. 59 копеек
в год, и той дачи им в 1712 г. не было ж». В Надворных судах сотрудники тоже «доволство имели самое малое из изборных по делам канцелярским денег», поскольку «по
присланному указу из государственной Юстиц-коллегии генваря 31 дня прошлого года
давать (эти деньги сотрудникам. — О. К.) не повелено», — сообщали в Сенат.

В доношении Сенату также упоминалось, что чиновники брали плату с клиентов, пользовавшихся их профессиональными услугами: «от челобитчиков получали за труд свой, кто что по возможности своей даст». В Крепостной конторе
при Юстиц-коллегии с 1712 года «дачи (т. е. выдачи жалованья. — О. К.) не было
и питаютца с великою нуждою тем, кто что в честь (т. е. в награду. — О. К.) кому
из добровольства за труд малое даст». Объяснить в официальной бумаге, чем же
на самом деле чиновники «без дачи жалованья доволствуюца», было достаточно
затруднительно (да и сенаторы, конечно, если и не знали доподлинно, то догадывались об источниках чиновничьих доходов), поэтому ответ звучал несерьезно
и, возможно, не без издевки: работники юстиции «с прошлого 719 года октября 19 дня его императорского величества денежное жалованье не получают, а довольствуютца они, займывая денги»[5]. Все понимали, что жить только на взятые
в долг деньги совершенно нереально, а значит имеются иные способы изыскать
средства к существованию, о которых и скажем ниже.

Жалобы и мольбы подданных, обращенные к государству (в лице «Его Императорского Величества») по поводу выплаты окладов, сохранились в документах петровского времени в огромном количестве и подтверждают доношения в Сенат, сделанные по запросу 1722 года, о том, что получить деньги было
непросто. Трое подьячих, просивших государя о выдаче им жалованья, так как
они с 1715 года работали у «розыскных дел» (выражаясь современным языком,
были следователями), и трудились в Старой Руссе, и «в посылках без жалованья»,
называли свой многолетний труд «бескорыстным»[6] и полагали, что настал момент все же получить за него от государства какую-то награду. Писатель петровской эпохи И. Т. Посошков приравнивал труд чиновников (приказных людей)
к монашескому подвигу: «тебе приказное сиденье (т. е. сиденье в приказе, в учреждении. — О. К.) вместо скитского жития будет», — писал он, обращаясь
к молодому подьячему[7]. Иначе говоря: монах служит Богу, приказной человек — столь же безвозмездно — царю. Уже эти примеры показывают, что к невыплате регулярного жалованья служащие петровских учреждений относились
с грустью, но без возмущения.

Отсутствие жалованья было проблемой не только чиновничества, но и представителей других сословий, чей труд должен был оплачиваться: священников[8],
казенных мастеровых людей и даже военных — служилых дворян. О положении
последних наглядно свидетельствует несколько вскользь сказанных как о чем-то
само собой разумеющемся слов из частной корреспонденции высших лиц петровского правительства. В письме сенатских прокуроров Павла Ягужинского
и Ивана Бибикова[9] (от 19 июля 1723 года) к действительному тайному советнику
Петру Андреевичу Толстому говорится: «...Вашему превосходительству небезызвестно есть, что обретающиеся у дел шляхетство (т. е. дворянство. — О. К.) многие
служат без жалованья. И которым жалованье хотя и есть, и то малое, которое уже
многое время не получают...»[10]

Итак, документы петровского времени с очевидностью доказывают, что жалованье из государевой казны выдавалось нерегулярно и было явно недостаточным для нормального жизнеобеспечения людей. Этот вывод приводит нас к необходимости задаться несколькими важными вопросами. Во-первых: какой
смысл имело государево жалованье, если оно выплачивалось подобным образом?
Во-вторых: какие существовали альтернативные государеву жалованью выплаты
за труд? В-третьих: как ухитрялись обеспечивать себя те массы людей, работавших на государство, чей труд фактически не оплачивался?

Дар за службу и плата за работу

Отвечая на первый вопрос, следует сразу сказать о том, что феномен «государева
жалованья» как в петровское, так и в допетровское время был совершенно не
тождествен современному понятию «жалованье», фактически синонимичному
«заработной плате». Но генетическая связь между старым и современным понятиями, конечно же, имеется. «Жалованье» не предназначалось для эквивалентной расплаты за труд, это был дар. «Жалуемое» (деньги, провиант или земли)
принадлежало государю, и передача его подданным в виде жалованья являлась
монаршьей милостью, что отчетливо отражает сама форма прошения о жалованье: «Государь, смилуйся, пожалуй».

Слугу жаловали за верную службу, за преданность, одновременно жалованье
являлось и «милостыней», выданной для поддержания существования. Поэтому,
чтобы получить даже положенное по указу жалованье, его следовало просить, подавая челобитную на царское имя. Милостивый дар слуге не имел ничего общего
с платой за работу («заработной платой»), которую получал работник: «в словах
“работа” и “роба”... присутствовал оттенок прежде всего несвободного труда»[11].

«Жалованье» отражало особенность отношений между государем (господином)
и его слугой в высшем, средневековом понимании этого слова. Высокое значение статуса слуги еще до сих пор слышится в выражении «слуга народа». В этих отношениях
не было места подлежащему оплате труду: они строились на взаимных услугах, покровительстве, преданности и были сходны с отношениями семейными, в которых труд
членов семьи основывается не на взаимных материальных обязательствах, а вдохновляем чувством долга и любви. Такое понимание отношений слуги и господина распространялось и на отношения царя (императора) и служилых людей (дворян, чиновничества и др.) всего государства. «Жалованье», соединявшее особыми узами слугу
и господина, делало каждого рядового служилого человека причастным царской власти, и в этом — помимо материальной ценности — была его особая значимость.

Симптоматично, что и духовенству полагалось выдавать государево жалованье. Сохранилась писанная в 1718 году просьба священников Петропавловского
собора, находившегося в петербургской крепости, о выдаче им государева жалованья: «потому что, государи, в соборную церковь приходских людей никто не приходит и подаяния нам ниоткуду нет[12], кроме его, великого государя, жалованья».

Священники других петербургских церквей тоже ежегодно били государю челом, что без жалованья им «пропитатися не от чего, понеже от церкви дохода никакого не идет»[13]. Даже монахини, обитавшие в женских монастырях, попадали
в списки тех, кому это жалованье выдавалось. Следовательно, при Петре I черное и белое духовенство рассматривалось в качестве чиновников, «государевых
служащих».

Эти архаичные отношения между властью и частью ее подданных, типичные
для средневекового периода, постепенно исчезали и были в петровское время
уже на излете. Тем не менее практика властей не платить служащим за работу
и практика служащих работать не за плату, а за «идею» надолго сохранилась
в российской действительности как часть социального менталитета.

Подобные же отношения складывались и внутри частного помещичьего домохозяйства между господином и его слугами — дворовыми людьми. Крепостные
дворовые люди, «старинные холопы», получали определенное «жалованье» в виде пропитания, одежды и проч.; кроме того, в качестве господской милости они
время от времени получали «наделок» (название, возникшее от слова «наделять»,
синонимичное слову «жаловать»), определенный слугам, если хозяин был зажиточен. Труд слуги не имел, таким образом, непосредственной оплаты: трудился
ли он в поте лица или бездельничал — его все равно кормили и поили. Бездельника могли выпороть, но не «наказать рублем».

Работа и плата по договору

Однако наряду с холопами в господском хозяйстве была и другая категория работников из горожан и крестьян — люди, временно нанимавшиеся на работу,
шедшие, как тогда говорили, «в житье» по бедности. Их труд оплачивался согласно заключенному между ними и хозяином договору. Обычно работник получал все деньги сразу, а затем отрабатывал их в течение ряда лет. Таких работников в большинстве случаев нанимали не в дворянское хозяйство, где было
достаточно и своих крепостных, а в хозяйство городских жителей из других сословий. Так, в Петербурге дворцовый крестьянин Михайло Гробов отдал переводчику Якову Синявичу «для домовой ево работы дочь свою девку Лукерью на
пять лет и в том дал на себя крепость от крепостных дел, чтобы жить ей у него
в послуживицах впредь до сроку». Или, скажем, патриарший истопник в 1717 году отдал канцеляристу Ивану Меншову своего сына Никиту Лазорева на четыре
года «для работы и услуги»[14]. Подобная наемная работа за определенную плату
в отличие от труда, являвшегося «служением» господину, считалась унизительной. Ею занимались «низкие», или «подлые»[15], люди, т. е. люди, находившиеся
на низших ступенях общества.

За плату продавали свой труд крестьяне-отходники (так называли тех, кто
«отходил» из деревни на заработки в город), однако часть ее шла в карман помещику. Особенно хорошо видно, как действовала система наемного труда, на
примере договоров артелей каменщиков-строителей, состоявших из отходников-крестьян, которыми более всего славилась Ярославская губерния. Если
заказчик переставал платить строителям, нарушая договор, они бросали работу и расходились, не чувствуя никаких моральных обязательств работать бескорыстно. За организацию работы отвечал подрядчик, который обсуждал с заказчиком точные условия договора, брал у него деньги и распределял их между рабочими[16].

Труд каменщиков часто оценивался по количеству использованных в строительстве кирпичей («Имать денги сколко сработаем кирпичей потысячно» — такое
условие поставлено в договоре артели, строившей дома для губернатора Петербурга А. Д. Меншикова). Деньги рабочим выдавали вперед в виде задатка, что было необходимо для обеспечения их пропитанием. Когда представитель Меншикова на стройке дьяк Захаров, «не дав денги, уехал в Санкт Питербург», то
строителям, писал их подрядчик, «стало пить и есть нечево, понеже здесь домов
и запасов у них нет своих, и того ради, чтоб нам не помереть голодом», они поехали требовать заработка через суд, подав жалобу на указанного дьяка[17]. (Из текста
не очень ясно, скорее всего строят на Васильевском острове, а Петербургом в то
время часто называли Петербургский остров или Петроградскую сторону, но речь
могла идти и о загородных домах на краю Петербурга, Меншиков строил много
в разных местах.)

Именно из судебных исков по поводу невыполнения договора одной из сторон и известно, как разрешались конфликтные ситуации. Так, для кравчего Василья Федоровича Салтыкова ярославцы с подрядчиком крестьянином Яковом
Бакутиным в 1720 году строили каменный дом на Васильевском острове. Бакутин
из договорных денег потратил 160 рублей на покупку продовольственных запасов
(муки, толокна, гороха, соли, ветчины, масла коровьего и конопляного, вина
«простого» пять ведер) и дал каменщикам задаток в 100 рублей на 25 человек. Каменщики вывели фундамент, но возник конфликт: заказчик Салтыков либо остался недоволен его качеством, либо просто переменил первоначальное решение
и попытался заставить рабочих ломать готовый фундамент и закладывать новый,
не выплатив им денег сверх задатка. Салтыков, — писал в суд подрядчик Бакутин, — «желая их (каменщиков. — О. К.) разорить, заставляет их вышепомянутое
строение делать безденежно, чего им ни по которому образу делать было невозможно». Простояв без работы три недели и «вконец разорившись», каменщики, не вернув задатка, разошлись. Следует отметить, что в суде Бакутин это дело у Салтыкова выиграл[18].

Договоры с хозяином-мастером заключали и работники-одиночки, искусные
в том или ином ремесле. Труд квалифицированных ремесленников, естественно,
ценился и оплачивался гораздо выше труда домашней прислуги. Хозяин, однако,
нанимая работника, обычно рассчитывал не только на оговоренный в подрядной
записи вид труда, но и на выполнение любой домашней работы. Отказывать в дополнительных услугах хозяину, под крышей которого жил работник, было нелегко: куда проще хозяину угождать и не портить с ним отношений. Но встречались
и строптивые работники, пытавшиеся через суд заставить хозяина следовать договору. Приведем два любопытных примера. Живописцу Ивану Никифорову как
мастеру казенного учреждения — Оружейной палаты — полагался государев оклад, но он вряд ли регулярно получал его, потому и пошел в работники к хозяину-частнику. Вот что позднее Никифоров написал об этом в челобитной, поданной им в суд:

«В нынешнем 1719 году, в июле месяце нанялся он у санкт-петербургского
жителя гончарного мастера Ивана Фролова сына Никитина жить в доме ево
год, а работать ему у него обрасцы печатные, писать живописные, а найму наймал он взять на год двенадцать рублев. И в том дал он ему, Ивану, на себя запись
с поруками, и жил он у него, Ивана, с того июля месяца до сего ноября до 8 числа. И оной Иван против записи такой ему работы не давал, а давал работать домовную всякую черную работу. И он стал ему, Ивану, говорить, что он велел ему
в неволе такую черную работу работать, чего и в записи не написано. И за то он,
Иван, бил и увечил его дубиною напрасно. И нестерпя такой работы и бою, он от
него, Ивана, сшел, заявив окольным ево жителям (т. е. соседям. — О. К.)»[19].

Похожая жалоба на произвол хозяина-иноземца в 1721 году была подана
в суд и работницей-женщиной, мастерицей-золотошвейкой Матреной Вороновой. Принято считать, что замужние женщины, в отличие от вдов или солдаток,
не зарабатывали на жизнь самостоятельно и не заключали рабочих контрактов.
Оказывается, в этом правиле были исключения. Матрена, жена гренадера, «рядилась» работать три года у мастера-француза Рожбата, делавшего кровати,
и «за свое мастерство брать в год по 15 рублев», а также жить, есть и пить в его
доме. Но мастер в первый же год в ответ на просьбу мастерицы о выплате ей положенной суммы, по ее словам, «не хотя мне тех денег за труд мой отдать, бил
меня при деле моем тростью и опростоволосил, и за волосы таскал, и кнутом, что
лошадей погоняют, и кнутовищем бил в светлице, и я от тех его побой из светлицы убежала было в чюлан и заперлась было, и он, Рожбат, у чюлана дверь выломал,
в чюлане меня бил же кулаками и пинками смертно, и тростью расшиб мне висок
при свидетелях»[20].

Между «верхушкой» общества — «слугами государевыми», имевшими право
на государево жалованье, и «подлыми людьми», нанимавшимися в работу за заработную плату, находились средние слои общества, обходившиеся и без того,
и без другого. Крестьяне, посадские люди и разночинцы собственным трудом зарабатывали капитал, чтобы отдать значительную его часть в виде налогов государю, а также непосредственному хозяину (например, помещику). Собственно говоря, их трудом и пополнялась казна, делая возможными выплаты «государева
жалованья». Государство не только не заботилось об их благосостоянии, но проводило политику максимального выжимания в казну денег из их личных доходов.
Дворяне и чиновники смотрели свысока на эти слои населения, как на людей,
находившихся на низших ступенях социальной лестницы. Соответственно они
неуважительно относились и к видам их труда, причем с особым презрением —
к торговому делу.

Поиск доходов сверх жалованья

В то же время положение самих «слуг государевых» оказывалось крайне двойственным: они не могли обойтись без дополнительных заработков, не получая
от государства материальной помощи совсем или получая ее не в полной мере. При этом чиновник или военный (особенно в низших чинах) должен был тратить все свое рабочее время на государственной службе. Это прекрасно
видно из наставлений, которые давал молодому подьячему уже цитировавшийся выше И. Т. Посошков:

«...Всегда буди при канцелярии и сиди на месте, не поскакивая. И егда дневание твое будет, то ни на едину минуту от определенного ти дневания не отлучайся, дондеж (пока. — О. К.) товарыщь не сменит тя. А егда и не твое дневание, обаче буди ты неотлучен, ничим же буди от дневальных подьячих
отменен, но всегда при канцелярии будь, яко и в дневании своем; разве к ночи
домой отходи. А и дома не засыпайся, приходи в канцелярию прежде людей,
а выходи после всех своей братьи. И дома пообедав... паки беги в канцелярию,
и всегда живьмя живи в канцелярии»[21].

Каким же образом государевы служащие изыскивали доходы за пределами
своей непосредственной деятельности? Решить эту проблему можно было как
вполне законными, так и противозаконными способами. К первым следует отнести владение землей с крепостными крестьянами либо другой собственностью. У многих чиновников и у подавляющего большинства дворян-военных
были имения, откуда им доставлялись продукты. Владельцы городских усадеб
сдавали внаем часть жилых помещений, что особенно интенсивно практиковалось в Петербурге, где было исключительно много и приезжих, и местных необустроившихся горожан. Подьячий Василий Бохин, к примеру, побил все рекорды, поселив у себя на дворе 21 жильца (всего с женами и детьми у него
проживало 29 человек)[22].

Некоторый прибыток служащие учреждений (подьячие, канцеляристы
и проч.) получали от использования своих профессиональных знаний для преподавания «науки письма». Обучение малолетних и молодых служащих прямо
в процессе работы входило в обязанности опытных подьячих, но они занимались
этим также у себя на дому уже за особую плату или за работу в их домашнем хозяйстве. Скажем, у дьяка петербургской ратуши Ф. Тимофеева в 1718 году учился 12-летний сын новгородского посадского человека; у канцеляриста Н. Кондратова «для приказного обучения» проживал 15-летний ученик[23].
Традиционно приказные служащие, как тогда говорилось, «кормились от
дел», т. е. в своем учреждении получали и уголовно наказуемые взятки, и не
нарушавшие закон подарки («акциденцию») и «почести» — грань между этими тремя видами «кормления» была весьма зыбкой[24]. Челобитчики, приходившие в учреждения, обычно обращались к подьячим с просьбой написать за
них ту или иную бумагу. Действуя частным образом, например составляя челобитную для постороннего человека, подьячий за свою работу получал деньги не в качестве дара, а как плату за выполнение договора. Чиновник в этой
ситуации выступал уже как простой «работник» — статус, не сравнимый со
«служителем». Оплата подобного труда складывалась из определенной суммы за факт написания документа и подарков за скорость и качество. «А буде же
кто тебя чем подарит, дабы ты прилежнее потрудился, то и сна у себя убавь,
и тщися, чтобы не туне был ево тебе подарок; велми бо грешно человеку тунеядцом быти», — писал И. Т. Посошков.

«Почесть» — подарок, не требовавший «отдарка», являлась формой благодарности за сделанную работу, подразумевавшей, конечно, благорасположение на
случай новых обращений за помощью. Взятка же, в отличие от подарка, давалась
за противозаконные действия, за то, чтобы «виноватого поправливати, а правого — привинивать»[25]. Взятка обычно была самым крупным подношением. О канцеляристе Юстиц-коллегии П. А. Ижорине один из подследственных этой коллегии в 1719 году доносил, что «подьячий Петр Ижорин... взял с него, Попцова, во
взяток двои часы, одни карманные серебреные, ценою в пятдесят рублев, другие
стенные боевые, в корпусе, ценою в шесдесят рублев, да запасу всякого, а имянно муки, солоду, вина, мяс, рыб и прочего рублев на пятдесят с неболшим»[26].

Существовали, конечно же, и другие уголовно наказуемые способы получения доходов с использованием должностного положения и профессиональных
навыков — казнокрадство, подделка документов, особенно денежных, продажа
секретных сведений, почерпнутых из официальных бумаг; эти же сведения могли стать предметом шантажа.

Естественно, что дворяне, не имевшие достаточных средств к существованию, в отличие от чиновников и помыслить не могли о заработке своим трудом.
Для них наилучшим выходом из затруднений были милость государева, удачный
брак и получение наследства. В крайних случаях военные со своими крепостными опускались и до разбоя на дорогах. Оставаясь без жалованья, некоторые из
дворян не брезговали спекулятивными операциями, в основном с землями, но
и не только с ними. Так, драгуны донесли на своего командира Гаврилу Савиновича Мордвинова, что, «будучи в Ладоге», он троих драгун систематически посылал «за польскую границу для покупки вина, и в Ладоге в шинках то вино пустили в продажу». На Мордвинова был наложен штраф, и его временно лишили
офицерского чина[27].

* * *

Давно замечено, что в России труд и вознаграждение за него слишком часто не
имели прямой и непосредственной связи вследствие множества разрывающих их
факторов. Труд здесь мыслился не средством приносить доход и получать жизненные блага, он обеспечивал в первую очередь моральные, но не материальные
ценности, являясь для русского народа производным от таких нравственных категорий, как религиозность, самопожертвование, бескорыстие, стремление
к идеалу. Главной наградой за труд оказывались не доходы, а отдых от него и праздник[28]. Более всего ценился и поныне ценится бескорыстный труд, приносящий
уважение и любовь в обществе. Потребитель труда, в первую очередь в лице государства, но также и в лице частного хозяина, не стремился, да и знать не хотел его
настоящей цены, но мог и предпочитал расплачиваться не деньгами, а другими способами (давая кров, защиту, социальный и моральный престиж и др.) или не
расплачиваться совсем. Потому и работники искали не столько хорошую работу,
а хорошего, милостивого хозяина (эту позицию поэтично обосновывал еще в домонгольские времена Даниил Заточник[29]). Для служилых людей «праведные»,
эквивалентные затраченному труду заработки оказывались вообще невозможными: сколько бы ни трудился рядовой «слуга государев», заработать «палат каменных» своим трудом он не мог, приобрести их было возможно лишь с помощью
«неправедных», «нетрудовых» доходов. Не случайно и сегодня владельцы новых
«каменных палат», возводящихся в пригородных зонах, не пользуются уважением у трудового населения.
Логично предположить, что при отсутствии в обществе возможностей получать достойную плату по результатам собственной работы членам общества приходится либо нищенствовать и попадать в праведники, либо красть и попадать
в преступники — третьего пути не дано. Такое уж положение исторически сложилось и долго существовало в России. Одной из главнейших тому причин было
и есть отношение государства-хозяина к труду граждан-работников, занятых
в его «хозяйстве». Поэтому не приходится удивляться, что при первой же возможности работники стали покидать это «хозяйство», а граждане — государство.

---

[1] Подробнее о жалованье см.: Анисимов Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого. М., 1997. С. 222.

[2] РГАДА. Ф. 286. Оп. 1. Д. 2. Л. 225.

[3] См.: Государственность России: Словарь-справочник. Кн. 3. М., 2001. С. 177–179.

[4] Балакирева Л. М. Создание Крепостной конторы при Юстиц-коллегии (1719) // Российское самодержавие и бюрократия. Москва; Новосибирск, 2000.

[5] РГАДА. Ф. 286. Оп. 1. Д. 2. Л. 227, 230 об. — 232.

[6] РГАДА. Ф. 26. Оп. 1. Д. 1244.

[7] Посошков И. Т. Завещание отеческое к сыну своему, со нравоучением... / Под ред. Е. М. Прилежаева. СПб., 1893. С. 173–174.

[8] Подробнее об окладах священников см.: Кошелева О. Е. Духовенство в Санкт-Петербурге петровского времени // Ораниенбаумские чтения. Выпуск 1 (Эпоха Петра Великого).
СПб., 2001. С. 23–34.

[9] О них см.: Серов Д. О. Прокуратура при Петре I (1722–1725 гг.). Новосибирск, 2002.

[10] РГАДА. Ф. 248. Д. 1206. Л. 242.

[11] Найденова Л. П. Представление о работе в Средневековой Руси : Труд в системе ценностей русского народа // Русская история: проблемы менталитета. М., 1994. С. 57.

[12] Петропавловский собор того времени посещался в основном военными крепостного гарнизона.

[13] РГАДА. Ф. 248. Оп. 3. Кн. 65. Л. 573, 588.

[14] РГАДА. Ф. 285. Оп. 1. Ч. 2. Д. 1562. Л. 38, 89.

[15] Существительное «под» являлось синонимом существительного «низ», соответственно «подлый» означало просто «низкий», «находящийся внизу».

[16] Николаева М. В. К вопросу о частном строительстве в Москве в конце XVII–XVIII вв.: подрядная форма организации работ // Торговля и предпринимательство в феодальной
России. М., 1994. С. 178–188.

[17] РГАДА. Ф. 285. Оп. 1. Ч. 2. Д. 1570. Л. 47.

[18] РГАДА. Ф. 285. Оп. 1. Ч. 2. Д. 1562. Л. 119 об.

[19] РГАДА. Ф. 285. Оп.1. Ч. 2. Д.1594. Л. 35 об. — 36.

[20] РГАДА. Ф. 285. Оп. 1. Ч. 2. Д. 1570. Л. 79.

[21] Посошков И. Т. Указ. соч. С. 173–174.

[22] РГАДА. Ф. 26. Оп. 1. Ч. 3. Д. 8663–8947. Л. 101–102.

[23] РГАДА. Ф. 26. Оп. 1. Ч. 3. Д. 8451–8662. Л. 319, 389.

[24] Об этом см.: Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России ХVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987. С. 141–146; Серов Д. О. Строители империи: Очерки
государственной и криминальной деятельности сподвижников Петра I. Новосибирск, 1996.
С. 8–29; Анисимов Е. В. Указ. соч. С. 229; Седов П. В. Подношения в системе воеводского
управления Новгорода XVII в. // Новгородский исторический сборник. СПб., 1999.
С. 130–163.

[25] Посошков И. Т. Указ. соч. С. 173–174, 179.

[26] Цит. по: Серов Д. О. Указ. соч. С. 23.

[27] РГАДА. Ф. 248. Д. 1206. Л. 563.

[28] Кудюкина М. М. Труд в системе ценностей русского народа // Русская история: проблемы менталитета. М., 1994. С. 20.

[29] Данилевский И. Н. Холопское счастье Даниила Заточника // Казус — 2002. Индивидуальное и уникальное в истории. М., 2002.