Новый гимн России мучительно что-то напоминает. И дело не в том, что на старый мотив почти автоматически всплывают когда-то прочно осевшие в голове слова. Чем отличаются строфы, написанные с разрывом в полвека: «От южных морей до полярного круга / Раскинулись наши леса и поля!» «От Москвы до самых до окраин, / С южных гор до северных морей»?

«Южные горы» и «северные моря», точно так же, как и «южные моря» или «полярный круг» — это не констатация географического факта, но важное геополитическое заявление, маркирование своего пространства.

Границы являются принципиальным фактором в формировании сообществ; организация и оформление границы, правила ее пересечения, представления о ней отражают внутренние характеристики обществ, которые эта граница «обрамляет». Китайская стена или «железный занавес» как материализованные и метафорические преграды есть порождение своих эпох и своих культур.

Государственная граница в СССР играла чрезвычайно важную роль в конституировании советского общества. Она не только определяла «свою» территорию, отгораживая «чужих» и обозначая конфронтацию политических систем на глобальном уровне, но и выполняла «универсальную функцию, обладала всей полнотой смыслов — от политических до метафизических». Она стала некой мерой, ориентирующей всю организацию жизни. Например, анализируя архитектурное строительство в Москве 20–30-х годов, Владимир Паперный отмечает: «Удивительно, как точно фиксируют архитекторы на своем пространственном языке вдруг выросшие повсюду барьеры и границы».[1] Можно говорить даже о тотальности метафоры границы в Советском Союзе. (Ср. популярную в 30-е годы песню: «Эй, вратарь, готовься к бою! / Часовым ты поставлен у ворот. / Ты представь, что за тобою / Полоса пограничная идет».)

Как отмечает Александр Генис, в Советском Союзе «истинной признавалась только реальность, описанная в планах и отчетах или романах и стихах»[2]. Особенно этот тезис справедлив для текстов о границе, так как большинство советских людей в жизни никогда с нею не сталкивались. Вся информация о государственной границе была строго засекречена. За границу удавалось попасть лишь малому числу счастливчиков, относящихся к советской элите. Даже местное население приграничных территорий плохо представляло, что происходит за запретной зоной. Представления о границе в основном формировались через художественные произведения (поэтому, кстати, для анализа мы привлекаем в основном художественные тексты — стихи и прозу советских писателей, песни, фильмы, а также народное творчество — «байки» и анекдоты).

Дереализованный имидж советской границы — это симулякр Бодрийара, не просто симулирующий реальность, но заменяющий ее.

Священные рубежи

Чаще всего в советских художественных текстах граница описывается через тишину.

«На границе тучи ходят хмуро. / Край суровый тишиной объят. / У высоких берегов Амура / Часовые Родины стоят».[3]

Или: «Говорил Жуков вполголоса — на границе не принято громко разговаривать… Они помолчали некоторое время, прислушиваясь к плотной пограничной тишине».[4]

Тишина может быть зловещей в ожидании нарушителя. Тишина может быть доброй, когда на границе все спокойно. Тишина конституирует границу, без нее границы не существует. При этом тишина не имеет ничего общего с состоянием покоя, она требует защиты, за нее надо бороться. Сохранение тишины — это сохранение существующего положения вещей, порядка. С «тишиной» связаны и другие важнейшие категории граничного дискурса — тайна секрет. «Близость границы выработала в детях замечательное качество – они не болтливы. Никто из них не скажет лишнего».[5] Тайна, связанная с границей, сродни «военной тайне» Аркадия Гайдара: все знают, что тайна существует, но самого секрета практически никто не знает. При этом осознание общей тайны объединяет и вдохновляет на борьбу с «врагом» — с тем, кто не разделяет «знание о тайне».

Все, связанное с границей, окружено тайной. Более того, граница сакральна, она вызывает уважение и священный трепет.[6]

Зачастую в художественных текстах слово «граница» пишется с прописной буквы, она одушевляется и наделяется статусом активно действующего субъекта: «Граница не знала покоя и сна… Граница чествовала героев и провожала в последний путь»[7].

Угрозу представляет враг, проникающий извне: «На советской территории враг — хищный и опасный вор, крадущийся в чужой дом»[8]. Но граница смертельно опасна и «изнутри». Уже в конце 20-х годов в СССР активно идет укрепление рубежей, и к началу 30-х «железный занавес» оказывается окончательно закрытым: «Бегство или перелет за границу караются высшей мерой уголовного наказания— расстрелом с конфискацией всего имущества»[9].

Табуированность всякой информации о границе связана с особенностями организации советского общества, основанного на жестких принципах допуска к тайнам и секретам. Иерархическая лестница выстраивалась по степени доверия системы — например, практически всем государственным служащим в Советском Союзе присваивалась та или иная формальная степень допуска к секретным документам, а соответственно, и статус в советском обществе. В повести М. Левина «По запутанному следу в метель на Кыз-Байтале» все действующие лица делятся на тех, кто имел право «заглядывать за занавесочку, где висела карта укреплений погранрайона», и тех, кто был лишен такой привилегии.[10]

По ту сторону «добра»

Владимир Паперный так описывает процесс закрытия советских границ: «Граница постепенно приобретает значение Добра и Зла. Добром по-прежнему в новой культуре является пролетарское или рабоче-крестьянское, а Злом — буржуазное, однако сама ось пролетарского — буржуазного постепенно поворачивается на 90 градусов, в результате чего граница располагается уже в географическом, а не в социальном пространстве».[11]

Художественные тексты, посвященные границе, воспроизводят представления об «островном» положении Страны Советов. За колючей проволокой и пограничным шлагбаумом мир обрывается, ибо заканчивается знакомое, обжитое и,следовательно, понятное и предсказуемое пространство. Далее — лишь «океан». В ранних советских текстах практически не встречается описание мира по другую сторону пограничной черты. Создается впечатление, что за пределами СССР ничего нет: «Заграница — это миф о загробной жизни. И вообще, последний мир — это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана»[12]. Граница СССР оказывается границей мира. В частности, представляется обрывом или смертельной полосой. (Кстати, «остров» и ныне остается удобной метафорой, на которую опираются объяснительные модели российской геополитики.[13])

Поскольку СССР — это «остров», «священные рубежи Отчизны» оказываются не просто «забором», по обе стороны которого сосуществуют «плохие» и «хорошие» соседи. От соседей СССР отделен океаном. Абрис советской территории был «удобным» в том смысле, что СССР практически полностью занимал пространство карты, и таким образом факт наличия соседей можно было в сущности игнорировать. Если заграница и обнаруживается, то лишь в качестве мифа о«загробной жизни», как «та сторона», «другой лес»[14], «противоположный берег»[15].

Фабула произведений о границе предполагает незаконное ее пересечение. При этом враг, пересекая границу, обязательно оставляет след. След чаще всего материальный: это может быть иностранная сигарета[16] или «коричневая пуговка» (из песни про мальчика Алешку) и т. д. «Чужое» всегда очевидно, его легко распознать: «Листовка — чужая хрусткая бумага… Буквы русские, однако не наши, неприятно угловатые, острые»[17].

Согласно В. Проппу, в сказках «потусторонний мир» описывается в большинстве случаев как место изобилия, однако это изобилие опасно.[18] Так и здесь: предметы из-за границы всегда таят угрозу. Например, в рассказе «Смерть Хохлова» заграничные сигареты, подаренные колхознику диверсантом, оказываются отравленными.[19] Ворота и привратники

«Порядок обнаруживается в процессе его нарушения, а граница — при попытке ее перехода».[20] В советских художественных произведениях граница выступает лишь в качестве заградительной полосы. При этом «ворот» в заграничный мир просто не существует. Так, в 1988 году был выпущен юбилейный фотоальбом «Границы Страны Советов»[21]. Интересна логика его построения. Сначала в большом количестве идут пейзажи нашей необъятной родины — очевидно для того, чтобы было понятно, что же именно граница призвана охранять и защищать; лирические пейзажи формируют представление о «своей» территории. Следующий большой раздел альбома посвящен пограничникам, их будням и праздникам. При этом граница как пункт перехода в соседнюю страну в альбоме почти не представлена. Альбом формирует и тиражирует образ границы в виде крепости, но не как «место встречи».

В ранних советских произведениях, как правило, тщательно выписаны технические особенности организации границы как заградительной полосы. Несколько рядов колючей проволоки и девственно нетронутая контрольно-следовая полоса создают представления не только о надежности границ, но и об их нерушимости и, следовательно, легитимности. Более того, сама природа превращается в «естественный» рубеж: «Нет на границе и природы как таковой. Есть командные высоты и водные рубежи, есть скрытые и открытые подступы, удобные и неудобные позиции, ровная или пересеченная местность»[22].

Чуть позднее в текстах появляется тема нейтральной полосы. Нейтральная полоса становится особенной зоной, неким идеальным пространством в несовершенном мире, оно романтизируется: «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты»[23].

Основным действующим субъектом в текстах про границу, конечно, становится пограничник. При этом он не только обладает качествами былинных богатырей, но наделен «правильными» политическими характеристиками. Пограничники — «замечательные люди» страны. Так, сборник очерков, посвященных пограничникам, в 1973 году вышел в серии «Жизнь замечательных людей»[24]. «Страна меня послала на границу, / и нет границы счастья моему», — поют пограничники в самом кассовом фильме СССР конца 50-х годов («Над Тиссой», реж. Дм. Васильев, 1958). Более того, «еженощно граница предоставляет право прославиться или погибнуть»[25], «отдать жизнь за границу горячо любимой Родины почетно».[26] Граница не только предоставляет возможность и право прославиться, но и обязывает пограничника к этому. Альтернативы нет. Подвиг на границе обязателен: без преодоления чего-либо нет и границы. Во второй половине 70-х фраза «Граница рождает героев» была очень популярна. Мне, например, удалось найти11 произведений с таким названием.

Героизм пограничника заключается не только в возможности и обязанности прославиться, рискуя жизнью, но и в искушении аскезой. Разлука с семьей, любимой девушкой и с родным заводским коллективом рассматриваются как «преодоление себя». Впрочем, это относится не только к пограничникам. На протяжении всей истории СССР профессии, так или иначе связанные с «географической отдаленностью», поэтизировались и романтизировались. Героями были полярники, геологи, космонавты.

Однако в популярности с пограничниками могут состязаться и их «четвероногие друзья». Поразительно, как много фильмов посвящено пограничным собакам— например, «Джульбарс» (реж. В. Шнейдеров, 1935), «Пограничный пес Алый» (реж. Ю. Файт, 1979) и др. В памяти всплывает и трогательный эпизод, которому, по-моему, умиляются до сих пор: в фильме «Подкидыш» (реж.Т.Лукашевич, 1939) маленький мальчик в детском саду объявляет, что хочет быть ни много ни мало пограничной собакой.

При этом собака — не просто часть «технического снаряжения» пограничника, но его равноценный партнер или даже главное действующее лицо: «Солдаты первого года службы, как только увидят впервые работу служебной собаки с учебным нарушителем… сразу начинают испытывать к этим Джульбарсам почтительное уважение, перемешанное со страхом, также весьма почтительным. Страх потом исчезал, а уважение и даже преклонение перед собаками оставались на всю жизнь… Он не просто выполнял команды своего инструктора сержанта Скопина… а помогал ему как равный»[27]. В таких произведениях собаки лучше, тоньше, а главное, безошибочно определяют врага.

«Новые» песни «нового времени»

Как сказал Бродский, «с обнищавшей державы сползает границ подпруга». И действительно, постепенно «форпост» границы превращается в «музей». Когда в конце 70-х — начале 80-х я была в пионерском лагере на берегу Финского залива, нас возили на границу. Уже сам факт экскурсии, на мой взгляд, замечателен. Нам показывали вышку, подзорную трубу (которая солидно называлась системой обнаружения) и пограничных собак. Таким образом, все устоявшиеся символы музеифицировались. Спустя десять лет по иронии судьбы Руст нарушил границу примерно в том месте, куда нас возили на экскурсию. «Священные рубежи» обветшали, граница оказалась музейным муляжом, покрытым пылью.

Со знаменитого полета Руста можно зафиксировать изменение граничного дискурса. Дискурсивные стратегии периода гласности приняли форму разоблачения — «а король-то голый!». Десакрализация границ началась с откровения, что границы наши совсем не «на замке», что их достаточно легко пересечь. Развенчивается героический образ пограничника, он теряет волшебную силу и принимает человеческие, вполне «земные» характеристики: «солдатик одурел два года глазеть на экран радиолокатора, он захмелился удачно и курит в мечтах о дембеле»[28].

Приоткрылся шлагбаум границы, за которым теперь простирается уже не океан, но дорога. В связи с этим интрига сюжетов перемещается с конфликта «нарушитель границы / пограничник» на противостояние «человек / государство». Появляется еще один (теперь уже отрицательный) персонаж — бюрократ от границы. Первая фраза рассказа Сергея Довлатова «Чемодан»: «В ОВИРе мне эта сука и говорит..[29] Художественные тексты фиксируют появление новых дискурсов границы, в частности правозащитного. В комедии «Паспорт» (реж. Г. Данелия,1987) человек случайно пересек границу по чужому паспорту. Обратно тем же способом ему вернуться не удается, поэтому он возвращается домой, незаконно пересекая границы различных государств. Путь домой растянулся на несколько лет, так как герой в каждой стране, границы которой он пересек нелегально, отбывает наказание. Ирония фильма направлена на бюрократию границ как государственного института.

В постсоветском дискурсе граница проблематизируется не в связи с ее незаконным нарушением с «той» стороны, но в связи с трудностями ее легального пересечения «отсюда». Недавние изменения граничного дискурса хорошо иллюстрируют рассказ Михаила Веллера «Легенда о заблудшем патриоте» (1997) и фильм Сергея Рогожкина «Особенности национальной рыбалки» (1998). И рассказ, и фильм в качестве завязки имеют одну и ту же коллизию — непреднамеренное пересечение границы с Финляндией. Рассказ был написан Веллером на основе легенды, которая ходила в Ленинграде еще в середине 70-х годов в качестве «реального происшествия». Главный герой рассказа, «простой советский инженер» Маркычев, собирая грибы на Карельском перешейке, заблудился и случайно вышел на территорию Финляндии. Спустя месяц с величайшими трудностями, преодолевая голод и соблазны «западного благополучия», он вышел к советскому посольству и доложил: «По чудовищному недоразумению нарушил границу. Готов понести любое наказание по закону. Прошу помочь вернуться на Родину!».[30] После тщательных проверок в КГБ Маркычева транспортировали домой. Правда, потом, оказавшись за время отсутствия «выключенным» из привычной жизни, Маркычев все-таки «сдунул с концами через эту самую границу».[31]

Герои комедии «Особенности национальной рыбалки» тоже заблудились. В отличие от нарушителя советского периода — инженера Маркычева, они долгое время не понимают, что нарушили границу и оказались в другой стране. Позже, удирая от финских пограничников, «рыбаки» забыли за границей «смысл мероприятия» — весь запас водки. Ради ее спасения герои комедии решаются еще раз нарушить границу. По законам жанра все закончилось благополучно: финские пограничники не сумели догнать рыбаков, и водка была спасена, т. е. рыбалка состоялась.

В рассказе Веллера нарушитель, незаконно пересекая границу государств, нарушил прежде всего «свою границу» — советский порядок. Именно поэтому он стремится восстановить status quo, вернуться домой, в знакомые ему пределы и ориентиры.

В фильме «Особенности национальной рыбалки» пересечение границы, хотя оно и незаконно, репрезентируется уже не как нарушение, но как приключение. Романтика авантюры состоит в нарушении общепринятых норм и правил. Сейчас «настоящие» герои границы — это уже те, кто ее нарушает, а не те, кто ее охраняет.[32]

Мы наблюдаем изменение дискурсивной ситуации и в отношении охраны границ, ее приоритетов. У Веллера, в «Легенде о заблудшем патриоте», нарушение границы — досадная оплошность советских пограничников, при этом границы-забора со стороны Финляндии «как бы» нет. В «Особенностях национальной рыбалки», напротив, нет границы со стороны России, ее пересечение никак вфильме не обозначено. Более того, российские военные, участвуя в спасении «национального достояния», нарушают закон.

Граница уже перестала быть самоцелью, важно то, что происходит по ту или другую ее сторону… В связи с этим границы фрагментируют пространство, но при этом «разнообразный» мир становится все более тесным. Теперь пересечение границы не просто возможно, оно желанно. Фильм Ю. Мамина «Окно в Париж»(1990) воплощает мечту о загранице без границы. Главный герой фильма случайно обнаруживает в обыкновенной петербургской коммунальной квартире окно, которое выходит на парижские улицы. Таким образом, за границей можно оказаться, минуя КПП и таможни. Нет границы как преграды, есть просто окно в«другой» национальный мир.

Современные образы и метафоры границы

Изменение граничного дискурса в художественных текстах можно рассматривать как постепенную смену метафор. Метафоры границы советского времени — обрыв железный занавес — в постсоветский период меняются на метафору забора, в котором уже есть «ворота».

Последние изменения граничного дискурса в художественном пространстве связаны с появлением новых действующих лиц. В фольклоре, посвященном границе, «антигероем» (героем анекдотов) стал таможенник, функции которого сводятся исключительно к выкачиванию денег у пересекающих границу. Например, на интернетовской страничке петербургских анекдотов (http://www.anekdot.spb.ru, on-line 22.04.2000) среди семнадцати анекдотов про границу один анекдот посвящен пограничнику и шестнадцать таможенникам. Можно предположить, что смена «действующих лиц» (таможенников на пограничников) отражает изменение социального смысла границы и появление новых метафор, например границы как экономического фильтра.

В заключение вернемся к началу статьи, к словам нового гимна. Отметим только принципиальные вещи. Судя по гимну, «вектор» территории России остается прежним: Россия репрезентируется как пространство, простирающееся с юга на север. В связи с распадом Советского Союза, отделением Средней Азии и бывших кавказских республик Россия теперь не заполняет компактно все пространство карты, но вытянулась широкой полосой. Поэтому российскую территорию вполне можно было бы маркировать как пространство Европы и Азии или Запада и Востока. Однако, очевидно, эти категории «трудноуловимы», отягощены множеством смыслов и коннотаций, а Север и Юг более удобны и нейтральны. Так или иначе, в тексте гимна пространство России обозначается и репрезентируется лишь посредством географических категорий. В этом смысле Россия по-прежнему «остров»: соседей у нее либо нет вовсе, либо она отделена и защищена от них надежными естественными преградами — морями и горами, которые, оставаясь ее рубежами, формируют концепцию территории российского государства.


[1] Паперный В. Культура Два. М.: Новое литературное обозрение, 1996. С. 79.

[2] Генис А. Вавилонская башня. Искусство настоящего времени. М.: Независимая газета, 1997. С. 101

[3] Песня «Три танкиста». Слова Б. Ласкина (1937).

[4] Петунин П. Смена караула // Граница. Сборник ленинградских писателей. Л.: Лениздат, 1974. С. 203–202.

[5] Ратгауз И. Школа-интернат для детей пограничников // Граница. Сборник бригады авторов. Минск, 1937. С. 59.Кстати, и сейчас информация, связанная с границей, во многом остается закрытой. Например, обычная практика визовых служб — не объяснять причину отказа во въездной визе.

[6] Согласно Гасану Гусейнову, выражение «священные рубежи Отчизны» стало «стойкой паремией в семантическом поле категории граница » (см.: Gusseinov G. Our Motherland’s Map or “the Border is under Lock and Key”: Metamorphoses of an Ideologem // Brednikova O. and Voronkov V. (eds.) Nomadic Border. St. Petersburg: SICR № 7. 1999. Р. 164).

[7 ]Горышин Г. 30 лет спустя // Граница. Сборник ленинградских писателей. Л.: Лениздат, 1974.
С. 21.

[8] Шаповалов М. В ночь на Первое мая // Граница. Сборник бригады авторов. Минск, 1937.
С. 11.

[9] Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства СССР, 1924–1934. М., 1934. С. 255.

[10] Левин М. По запутанному следу в метель на Кыз-Байтале. Душанбе: Ирфон, 1964. С. 137.

[11] Паперный В. Указ. соч. С. 78.

[12] Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. М.: Панорама, 1995.

[13] См., например: Ильин М. Проблема формирования «Острова России» и контуры его внутренней геополитики // Вестник МГУ. Сер. 12. № 1. 1995. С. 37–45; Цымбурский В. Остров России (перспективы российской геополитики) // Полис. 1993. № 5. С. 6–23; Цымбурский В. «От великого острова Руси…» (к прасимволу российской цивилизации) //. Полис. 1997. № 6. С. 34–56.

[14] Шаповалов М. Указ. соч. С. 10.

[15] Садовский К. Два берега одной реки. М.: Детгиз, 1939. С. 38.

[16] Лаптев А. Разгаданный след // Граница. Сборник бригады авторов. Минск, 1937. С. 20–24.

[17] Дружинин В. «Ост—Вест» // Граница. Сборник ленинградских писателей. Л.: Лениздат, 1974. С. 263.

[18] Пропп В. Морфология волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. С. 369–370.

[19] Бычевский М. Смерть Хохлова // Граница. Сборник бригады авторов. Минск, 1937. С. 18.

[20] Марков Б. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб.: Алетейя, 1999. С. 249.

[21] Границы Страны Советов: Фотоальбом / Сост. В. Голанд. М.: Планета, 1988.

[22] Петунин П. Указ. соч. С. 218.

[23] Песня В. Высоцкого «Нейтральная полоса» (1965).

[24] Пограничники. М.: Молодая гвардия, 1973. Серия «Жизнь замечательных людей».
Вып. 15 (532).

[25] Горышин Г. Указ. соч. С. 38.

[26] Шаповалов М. Указ. соч. С. 18.

[27] Петунин П. Указ. соч. С. 220.

[28] Веллер М. Легенда о заблудшем патриоте // Веллер М. Легенды Невского проспекта. СПб.: Объединенный капитал, 1997. С. 104.

[29] Довлатов С. Чемодан // Довлатов С. Собр. соч. СПб., 1993. Т. 1. С. 308.

[30] Веллер М. Указ. соч. С. 110.

[31] Там же. С. 124.

[32] Ср. известное исследование Р. Гиртлера, который показывает, что на территориях, расположенных рядом с австро-венгерской границей, местное население воспринимает контрабандистов как героев (Girtler R. Scmuggler. Von Grenzen und ihren Heberwindern. Linz: Veritas-Verlag, 1992.).