Капиталистическая экономика городов основана на циркуляции образов. Это ни для кого не секрет, но в силу того, что наша жизнь образами перенасыщена, нередко требуется аналитическое усилие, чтобы понять, что значат образы для функционирования городов. С одной стороны, повсеместно ведутся разговоры о брендинге городов и территорий, с другой — не ясно, зачем такой брендинг нужен и как именно все эти объекты функционируют в качестве «брендов». Мы знаем, что «имидж — все», но как он может компенсировать бесконечные транспортные пробки, руины и торчащие среди них небоскребы с башенками? История городов и исследований, им посвященных, позволяет, однако, в какой-то степени ответить на вопрос, как соединяются разнородные образы города. Это происходит через крупные события — юбилеи и праздники, торжественные церемонии, предшествующие им хлопоты и последующий подсчет затрат. События позволяют городу предстать перед миром таким, каким он хочет казаться, точнее таким, каким его видят те, кто принимает относительно него решения. Спешное (и лишь частичное) наведение порядка, возведение «по случаю» разного рода объектов, усиление мер безопасности, активная пропаганда, подчеркивающая важность проводимого действа, — знакомый всем набор мероприятий, парализующих жизнь города в одних отношениях и активизирующих в других. Образы городов в восприятии их жителей неотделимы от воспоминаний о том, что, как и когда праздновалось.

Организовать у себя крупное событие стремится всякий город — и такой небольшой, как Изборск, где следующим летом будет отмечаться 1150-летие первого упоминания города в летописи, и миллионник вроде Красноярска, который провел в 2011 году уже восьмое музейное биеннале. Самые грандиозные мероприятия такого рода — Олимпийские игры, чемпионаты мира по футболу, всемирные выставки — получили название «мегасобытий», и умножение их числа и масштабов — одна из особенностей XX века. Не случайно его начало, считает английский социолог Морис Рош, совпало с проведением в Париже крупнейшей в истории Всемирной выставки «Экспо», а конец — с лондонской выставкой Millennium Experience, для которой был возведен комплекс «Миллениум»[1].

В веке XXI волна мегасобытий продолжает нарастать. Приметой последнего десятилетия стало активное включение в процесс глобальных Востока и Юга. Достаточно вспомнить Олимпийские игры 2008 года в Пекине и чемпионат мира по футболу в 2010-м в ЮАР. Восточная Европа и Россия в ближайшем будущем также отметятся целым рядом мегасобытий. В 2012 году — чемпионат мира по футболу в Польше и Украине, Евровидение в Баку, саммит АТЭС во Владивостоке, в 2013-м — Универсиада в Казани, в 2014-м — Олимпийские игры в Сочи, в 2018-м — чемпионат мира по футболу в России. В связи с этим возникает вопрос: почему проводить такие мероприятия, сопряженные со значительными финансовыми затратами и организационными усилиями, стремятся даже те страны и города, которые не могут похвастаться излишком ресурсов? Почему города всего мира участвуют в изнурительных и дорогостоящих конкурсах за право «заполучить» то или иное событие?

Проведение таких мегамероприятий в городах стало отдельной индустрией, объединяющей интересы транснациональных корпораций, международных организаций, правительств разных уровней, включая городские. Последние, испытывая дефицит средств, стремятся с помощью событий решить свои проблемы, привлечь инвесторов, сделать так, чтобы город был у всех на слуху (что позволит привлечь еще больше инвесторов). Контраст между ординарным и исключительным, повседневностью и тем, что выходит за ее рамки, нарушая привычное течение жизни, позволяет, как мне представляется, многое понять относительно природы городов. Мегасобытия демонстрируют, сколь велико значение городской культуры, насколько она инструментальна: это тот случай, когда культура «работает» напрямую, диктует определенные решения, канализирует социальную активность, формирует идентичность. Они позволяют людям почувствовать себя не подданными, а гражданами, включенными в общее дело. В то же время в конце прошлого века наметился процесс постепенного свертывания гражданского участия в городских событиях — решения, что именно праздновать и как организовать то или иное мероприятие, все чаще принимаются без учета мнения и интересов жителей[2]. Одна из причин нарастания этой тревожной тенденции — изменение отношения к культуре. Она стала восприниматься как «актив», который следует использовать для так называемого продвижения или конструирования городов и из которого можно извлечь серьезную прибыль. Таким конструированием занимаются группы девелоперов, инженеров, законодателей, архитекторов, и в ходе него теряется понимание того, что города и земля, на которой они стоят, — это часть совокупных общественных благ. Думая лишь о продвижении, люди начинают мыслить в логике мегасобытий, а для нее характерно доминирование финансовых и организационных интересов.

 

Мегасобытия и мегафиаско

 

Мегасобытия определяют как «привлекающие множество людей крупные культурные (коммерческие, спортивные), исполненные драматизма, международно-значимые»[3]. Такие события ориентированы на все человечество, широко освещаются массмедиа, и их влияние на инфраструктуру городов, в которых они происходят, оказывается весьма значительным. Отличительная особенность мегасобытий — краткость, резко контрастирующая с длительностью и масштабностью их последствий[4]. Другая особенность — порождаемый почти всяким мегасобытием большой долг, ложащийся на плечи налогоплательщиков[5].

Канадский эксперт Крис Шоу, объясняя причины того, что бюджет мегасобытия всегда оказывается в разы большим, чем первоначально запланированный, проводит аналогию с нигерийскими банковскими схемами: человек получает e-mail c просьбой открыть счет (а для этого необходимо положить на него некую минимальную сумму), чтобы помочь африканскому богачу за известный процент вывести деньги за границу. И если адресат это делает, его счет немедленно оказывается опустошенным. По сути с властями страны или города происходит то же: в надежде, что мегасобытие принесет огромные дивиденды, они предпочитают не замечать опасности, а она состоит в том, что бюджет, который им предлагают утвердить, заведомо недостаточен, и в результате возникает внушительный долг[6].

Слабость такой стратегии власти особенно заметна сейчас, когда мир никак не может преодолеть последствия глобального финансового кризиса. Идеология «роста», составляющая саму суть капиталистической экономики, в условиях сокращающихся природных ресурсов обнаруживает свою ущербность. Правительства в союзе с финансистами, пренебрегая интересами значительной части населения, манипулируют кредитными потоками и ради этого самого роста нередко выделяют огромные суммы на проведение мегамероприятий. Для сегодняшней России это особенно опасно, поскольку запланированные в ней на ближайшие годы мегасобытия будут проходить в условиях не только экономического кризиса, но и роста политической неопределенности.

Крупные технологические и инфраструктурные проекты вообще, и связанные с мегасобытиями в частности, весьма часто оборачиваются финансовыми катастрофами, которые порождают экологические и социальные проблемы, особенно в менее развитых странах. В Европе последних двух десятилетий к таким проектам можно отнести следующие: новое здание Британской библиотеки и «Миллениум» в Лондоне, реконструкция железной дороги на Западном Берегу и мост над эстуарием Гумбера в Англии, здание Шотландского парламента, комплекс зданий «Экспо-2000» в Ганновере, Афинские Олимпийские игры 2004 года, Орезундский мост в Скандинавии и т. д.[7] Аналогичные списки можно привести и для Америки и Австралии, иными словами, превышение первоначально объявленной стоимости мегапроектов, что влечет за собой потерю ресурсов, затягивание строительства и, соответственно, его удорожание, а порой и политические потрясения[8], — глобальная проблема. Среди причин таких провалов называют порожденный иллюзией оптимизм, стратегический обман и коррупцию[9].

То, каким образом мегапроекты «продаются» публике, всесторонне исследовала международная группа, в которую вошли английский социолог Бент Флюбайер, американский научный журналист Нильс Брузелиус и немецкий транспортный экономист Вернер Роттергатен[10]. В книге «Мегапроекты и риск: анатомия амбиций» они на примере проектов, реализованных в двадцати странах, продемонстрировали, как, преувеличивая плюсы того или иного события и преуменьшая возможные потери и риски, в том числе экологические, девелоперы и политики вводят в заблуждение парламенты, массмедиа и общественность. Поскольку истина редко лежит на поверхности, эксперты, как показывают авторы, вольно или невольно подстраиваются под интересы определенных экономических и политических групп[11]. Иными словами, на этом поле мало чему можно доверять, даже цифрам, приводимым аналитиками[12]. Когда речь идет о крупных инфраструктурных проектах, стратегия чиновников и девелоперов во всем мире одна и та же — это мисрепрезентация. Изучив 258 транспортных мегапроектов, Флюбайер с коллегами обнаружили, что 9 из 10 превысили бюджет в среднем на 30 процентов. А поскольку компенсировать убытки приходится, как правило, владельцам городской недвижимости, власти еще на этапе планирования стремятся ввести их в заблуждение, преуменьшая затраты и преувеличивая будущие доходы.

Английский планировщик Питер Холл в замечательной книге «Великие катастрофы планирования»[13] разбирает ряд проблемных проектов: строительство так называемого третьего аэропорта и кольцевой дороги в Лондоне, англофранцузский «Конкорд», систему скоростного транспортного сообщения Сан-Франциско, Сиднейскую оперу и т. п. Чтобы написать такую книгу, требуется немало отваги, ведь в каждой стране существуют свои планировочные лобби. Холл описывает эти нереализованные либо претерпевшие в ходе реализации сильные изменения мегапроекты, используя политический и экономический анализ, не забывая при этом об этической стороне вопроса. Первые два лондонских проекта автор относит к разряду катастроф, поскольку они сопровождались громкими скандалами и так и не были реализованы. Призывая учиться на уроках прошлого, Холл подчеркивает, что одна из причин тяжелых провалов в том, что планирование и реализация проектов растянулись на период, превышавший срок нахождения у власти инициировавшего их правительства консерваторов. Сменившие их лейбористы подвергли проекты сокрушительной критике, и те были свернуты. Кроме того, значимым фактором Холл считает смену приоритетов английской публики: решение о строительстве кольцевой дороги принималось в начале 1960-х, когда само собой разумеющимся считалось, что машину следует использовать для любых поездок, даже в центр города, но за десять лет представления изменились, и лондонцы стали широко пользоваться общественным транспортом.

Прогнозы относительно грядущей Лондонской Олимпиады тоже очень разные. Каких только звезд архитектуры и public art не привлекли к возведению ее объектов! Центр водных видов спорта спроектировала Заха Хадид, 115-метровую башню-скульптуру «Орбита» — Амиш Капур, инсталляцию из огромных букв, составляющих слово RUN (беги), — Моника Бонвичини. Фирменный лондонский «спин» — агрессивный пиар призван сформировать у лондонцев, да и вообще у англичан восторженное отношение к этому гигантскому мероприятию.

 

 

Но урбанисты и журналисты все громче говорят об огромных затратах, которые, по некоторым прогнозам, превысят 20 млрд фунтов стерлингов, и это в стране, страдающей от рецессии. Всех интересует и то, что будет с Лондоном, который в преддверии Олимпиады зачищают от обитающих в старых зданиях сквоттеров, художников и других представителей богемы, во многом определяющих лицо английской столицы.

 

Мегасобытия и глобализация

 

В литературе, посвященной глобальным городам, часто можно встретить утверждение, что именно города, а не страны — главные локомотивы мировой экономики и процесса глобализации. Но охвативший мир финансовый кризис продемонстрировал, как сильно даже первая тройка глобальных городов — Лондон, Нью-Йорк и Токио — зависит от правительств своих стран.

Обсуждая следствия прошлых глобальных финансовых кризисов, неомарксист Дэвид Харви обращает внимание, в частности, на трансформацию, которую претерпела система управления западными городами в последние три десятилетия XX века. Он назвал это переходом от «городского менеджеризма» к «городскому предпринимательству»[14]. Там, где такой переход имел место, отмечает Харви, городские администрации и девелоперы стали отдавать предпочтение обустройству «фрагментов города» — в ущерб всестороннему городскому планированию: и те и другие «в том, что касается моды и стиля, склонны к эфемерности и эклектике, а не к поиску истинных ценностей, к цитатам и вымыслу, нежели к поискам нового и функционального и, наконец, к "медиуму", а не "месседжу", и к образу, а не содержанию»[15].

В США, где политика городского предпринимательства насаждалась наиболее последовательно, она в ряде мест привела к потере стабильности. Так, процветавшие в 1970-х Хьюстон, Даллас и Денвер в результате слишком большого притока инвестиций погрузились в 1980-х в кризис. Из-за перенасыщенности офисными площадями на какой-то период перестал в те же годы развиваться и Сан-Франциско. Превращение городов в «предпринимателей», то есть отказ от политики менеджеризма Харви оценивает критически. Он выделяет несколько постоянно воспроизводящихся компонентов стратегии предпринимательства. Это формирование частно-государственных партнерств, спекулятивный характер деятельности, экономические, а не социальные приоритеты, фрагментарный характер действий городских администраций, предпочитающих решать проблемы конкретных мест, а не города в целом (самая распространенная практика — строительство новых культурных, торговых, выставочных, развлекательных, офисных центров). Такой «апгрейд» в сочетании с неустанной заботой об улучшении имиджа города Харви называет «конструированием места», которое не имеет ничего общего с систематической работой по улучшению социально-экономических условий жизни горожан. Построить торговый центр — дешевле и выгоднее, чем наладить инфраструктуру жилого микрорайона либо возвести транспортную развязку. Политика менеджеризма — это еще и определенное отношение к горожанам. Они теперь интересны властям и девелоперам только в качестве покупателей. При этом строительство очередного центра преподносится именно как благо для всех. К проектам такого рода всячески привлекается внимание общественности, они становятся политически значимыми и, соответственно, поглощают ресурсы, которые могли бы пойти на решение действительно важных для города или региона проблем.

Харви называет четыре наиболее важные в нынешнюю эпоху городского предпринимательства составляющие общей стратегии управления городами. Это, во-первых, участие в международном разделении труда, во-вторых — создание посредством джентрификации и организации культурных событий образа города как места, привлекательного для жизни[16], в-третьих — приобретение контрольных функций в финансовой и информационной сферах и, наконец, в-четвертых — борьба за перераспределение в свою пользу доходов центрального правительства. Речь здесь может идти и о прямых вливаниях, поскольку образование и здравоохранение без поддержки центра нормально функционировать не могут, и о государственных контрактах в области вооружений и хайтек. Харви называет этот четвертый компонент «использование перераспределительных механизмов как средства выживания городов»[17].

К нему особенно активно прибегают российские муниципальные и региональные власти, когда речь идет о проведении мероприятий. Вот главные причины, заставляющие города включаться в борьбу за право проведения мегамероприятий: императив роста, хроническая нехватка средств, диктуемая глобализацией необходимость реструктурировать экономику (в частности, развивать сервис и туризм, приобретающие все большее значение). Но города отнюдь не единственные и даже не главные участники этой борьбы. В нее включены национальные государства, международные организации (к примеру, МОК), бизнес-структуры и медиахолдинги, осуществляющие идеологическое прикрытие интересов разных экономических и политических акторов. Чтобы город или группа городов получили право провести то или иное мегамероприятие, национальное правительство должно провести хорошо спланированную, учитывающую интересы всех игроков и дорогостоящую кампанию. Не случайно в российские лоббистские команды часто входят первые лица государства, а победа наполняет сердца чиновников таким ликованием, что они теряют над собой контроль и произносят что-нибудь бессмертное вроде: «Лет ми спик фром май харт».

В борьбу за проведение мегамероприятий особенно активно включаются города, в которых сформировались коалиции роста, или, если воспользоваться знаменитой метафорой Харви Молоча и Джона Логана, «машины роста». Эти американские социологи (Молоч в январе 2012 года прочел в Москве лекцию[18]) активно полемизируют с теми политологами и урбанистами, которые, вторя власти, утверждают, что выгодное для элиты в конечном счете выгодно для всех горожан. Молоч с соавтором убедительно показали, что экономический рост городов отнюдь не всегда ведет к увеличению суммы общественных благ. «Машина роста» — это не город как таковой, а коалиция элит, нацеленная на извлечение прибыли из городской земли и всего, что на ней возведено. И вопреки оптимистической риторике власти, стратегия, основанная на осуществлении масштабных строительных проектов (в том числе связанных с мегасобытиями), и иные стратегии роста далеко не всегда оборачиваются новыми рабочими местами и адекватной социальной политикой.

Если говорить о мегасобытиях, то само по себе наличие в городе «машины роста» — условие для успеха необходимое, но не достаточное. К примеру, Солт-Лейк-Сити, где альянс между отцами города и бизнес-сообществом весьма прочен, лишь с пятой попытки получил право провести зимнюю Олимпиаду. Все дело в том, что помимо внутренней консолидации требуется еще и внешняя, то есть городские элиты должны быть тесно связаны с международными организациями (в данном случае с МОК), учитывать их интересы. А это уже, как правило, в состоянии обеспечить только правительство страны. Для него мегасобытия — это инструмент государственной политики, способ продемонстрировать политическое влияние, витрина достижений. В период холодной войны мегасобытия использовались для демонстрации торжества той или иной идеологии: к примеру, Олимпийские игры в Москве — социалистической, Игры в Лос-Анджелесе — капиталистической[19].

В определенный период на мегасобытия особые надежды возлагали индустриальные города. К примеру, Манчестер включился в борьбу за право провести Олимпиаду под лозунгом «Игры восстановления», открыто признав тем самым, что намерен с помощью мегасобытия «переизобрести» себя в соответствии с требованиями постфордистской экономики[20].

Сегодня на статус «мега» претендуют прежде всего события спортивные — Олимпиады и мировые чемпионаты по футболу, но не только. Масштаб многих выставок, юбилеев, фестивалей, биеннале бывает весьма впечатляющим. Сегодня «имидж» — это значимый экономический актив, к тому же, по выражению канадской писательницы и политического активиста Наоми Кляйн — автора No Logo[21], «карнавал на поверхности» предполагает «консолидацию в глубине».

Для анализа городских процессов мегасобытия важны еще и потому, что они есть яркая демонстрация неразрывности политической и символической экономики. Символическая экономика — понятие, введенное американским урбанистом Шарон Зукин, и означает оно использование культурных символов в предпринимательской деятельности[22]. Для городов культура — бизнес, а экономика культуры — значимый сектор экономики в целом. Культурные формы оказываются встроенными в производственную деятельность, а культура коммерциализируется и коммодифицируется. Зукин выделяет три направления символической экономики. Первая — манипулирование символами привилегированности и исключительности. Вторая — «продвижение» конкретного места и получение прибыли за счет эксплуатации символов его роста и подъема. Третья — разбивка парков, строительство музеев, архитектурных «икон», осуществляемых городской элитой в филантропических и рекламных целях.

Мегасобытия — это сочетание всех трех направлений. Аура привилегированности и исключительности вокруг города (и его властей) возникает благодаря самому масштабу события, которое позволяет также обновить национально-государственный нарратив, вдохнуть новую жизнь в идеи прогресса, общего дела, патриотизма и таким образом консолидировать общество вокруг лидеров государства. Сегодня это приобретает все большее значение, поскольку ресурс политической легитимации повсеместно сокращается. Что касается «продвижения», то постоянное упоминание города-хозяина в СМИ предполагает, по крайней мере теоретически, рост числа туристов и инвесторов. И наконец, мегасобытие всегда связано с массовым строительством общественных зданий и объектов.

Это стало обычной практикой после первой Всемирной выставки 1851 года в Лондоне, для которой был построен Хрустальный дворец. С него началась эпоха стекла и стали в архитектуре, прозрачности и невесомости, синтеза искусства, архитектуры и техники. С того времени организация выставок и ярмарок и возведение выставочных павильонов превратились в отдельную индустрию. Мегасобытия давно уже неотделимы от мегапроектов — вместе они создают атмосферу соревнования, праздника. Вот как описывает Достоевский свои впечатления от посещения Хрустального дворца: «Все это так торжественно, победно и гордо, что вам начинает дух теснить... вы чувствуете, что тут что-то уже достигнуто, что тут победа, торжество». За более чем полтора века, прошедших с той первой выставки, соревновательный элемент, стремление властей через мегапроект поразить мир многократно усилились: «А я вам скажу, я смотрел все другие проекты, и все время мне казалось, что где-то я это уже видел. А вот этот проект такой, что это может стать событием для всего мира»[23]. И даже больше чем событием — теоретик культуры Тимоти Митчелл, изучивший всемирные выставки XIX века, замечает, что они, в силу полноты и обилия того, что на них представлено, заставляют посетителей думать, что здесь и находится реальный и прекрасный мир, вне пределов которого все скучно и невсамделишно[24].

«Гигантизм» — проклятие модерности. Но ответить на вопрос, что в первую очередь послужило причиной невероятного роста масштабов мегасобытий (две с половиной сотни атлетов на Афинских играх 1896 года и более десяти тысяч, съехавшихся в столицу Греции в 2004 году[25]), не так-то просто. В любом случае нельзя не задаться вопросом, в какой степени национальный крах, который сегодня переживает Греция, связан с Олимпиадой 2004 года и возникшим в результате нее долгом. Да, положение обязывало, нужно было построить стадионы, отели, реконструировать аэропорт, модернизировать общественный транспорт, системы водоснабжения и канализации. Все это, безусловно, было полезным для престижа станы, привлечения туристов. Но недавно английский писатель и режиссер Ян Синклер написал об охваченных кризисом Афинах следующее: «Девять миллиардов евро, потраченные на Олимпийский праздник, это как раз та сумма, которую, по оценкам экспертов, инвесторы высосали из греческих банков, чтобы спрятать на Кипре либо в Швейцарии, когда наконец случился коллапс. Люди, с которыми я говорил — студенты, ученые, режиссеры, все были согласны: церемония открытия отличалась невероятным размахом, как раз под стать эпохе»[26]. Иными словами, мегасобытия, особенно в странах с недостаточно развитыми демократическими институтами, создают питательную среду для воровства и коррупции. А последнее ироническое замечание английского журналиста насчет отвечающего эпохе размаха напоминает нам, что всякое мегасобытие — явление массовой культуры, на которую, по словам антрополога Джонатана Фабиана, «с очевидностью накладывается . возрождение этничности, регионализма и национализма, когда надежда и отчаянье, творчество и разрушение сплетены так, что рациональный анализ отступает»[27]. Не случайно нельзя не почувствовать, как много политики в мировых конкурсах, чемпионатах и Олимпиадах, как важно для миллионов людей, чтобы победили «наши». Как авторитарные, так и демократические правительства используют события и возводимые по их случаю объекты, чтобы, с одной стороны, подчеркнуть свою роль в мировой политике и экономике, а с другой — консолидировать нацию и возбудить в людях чувство национальной гордости.

 

Экспо-2020 и саммиты-2009

 

На гордости за своих пытаются сыграть и организаторы будущих мегасобытий. Пиарщики, нанятые для их прославления, всячески стараются представить дело так, что события эти отвечают интересам всего общества, что они поднимут престиж страны на небывалую высоту и что весь народ их ждет не дождется. На одном из сайтов, посвященных Всемирной выставке «Экспо-2020», помещен вопрос: «Какая страна (город) выиграет "Экспо-2020"?»[28]. Понятно, что имеется в виду «выиграет соревнование за право провести всемирную выставку». Однако словосочетание win the EXPO можно перевести и как «победить Экспо», и надо сказать, что города, которые проводят у себя мегамероприятия, их именно что побеждают, стремясь понести наименьшие потери. Не случайно также в вопросе фигурирует не просто город, а «страна (город)». Дело не только в том, что за право провести у себя мегамероприятия соревнуются прежде всего страны, ибо ни у одного города на земле не хватит ресурсов, чтобы принять, к примеру, Олимпийские игры. Просто далеко не всегда можно провести границу между страной и городом. Как разделить, например, Россию и Москву?

Нашему стремительно политизирующемуся после нечестных декабрьских выборов 2011 года в Государственную Думу обществу, боюсь, нет дела до того, какой город получит право провести «Экспо-2020» — дата слишком далекая. Ни для кого не секрет: решение, что Россию в этом соревновании будет представлять Екатеринбург, принято «наверху» в результате лоббистских усилий региона. Победитель тоже, понятно, определится не по итогам народного голосования, а по тому, кампания какой страны по продвижению своей кандидатуры окажется более масштабной и агрессивной. У Екатеринбурга перед другими претендентами — Аюттаей (Таиланд), Измиром (Турция), Дубаем (Объединенные Арабские Эмираты), Сан-Паоло (Бразилия) — есть то преимущество, что в нем к проведению «Иннопрома-2011» был выстроен выставочный комплекс. На нем сейчас ведутся масштабные работы, с тем чтобы превратить его в «Екатеринбург-Экспо», что само по себе странно, поскольку состоится всемирная выставка в Екатеринбурге или нет, не знает никто. С самой стройкой тоже явно не все ладится. То приходят сообщения, что «на площадке "Екатеринбург-Экспо" произошел странный "силовой захват" территории»[29], то газеты пишут, что «Строители "Екатеринбург-Экспо" пожаловались полпреду на то, что с ними не расплатились»[30]. Блогеры также не обходят комплекс вниманием, в частности, пишут, что прошлым летом многочисленные рабочие на этом ударном объекте не были даже обеспечены туалетами. Официальный орган — областная газета, — напротив, в лучших советских традициях трубит о достижениях и о том, что жители региона «активно включились в определение темы для ЭКСПО-2020, которая должна стать толчком существенного прорыва в его экономическом и социальном развитии»[31]. Там же читаем: «После широкого и серьезного обсуждения тема была названа — "Глобальный разум: человечество в едином диалоге". Она предусматривает вовлечение всего мира в открытый диалог об общем будущем, развитии России»[32]. Известно, что город или страна, претендующие на проведение значимого мероприятия, должны убедить международные организации, к примеру тот же МОК, в том, что «наследство», которое останется после этого мероприятия в виде объектов инфраструктуры, зданий и прочего, принесет значительную пользу жителям. Но утверждать, вопреки всякой логике, что «существенный прорыв в экономическом и социальном развитии» как-то связан с фигурирующим в слогане «глобальным разумом», может только тот, кто болен старой болезнью под названием «гигантизм» либо участвует в национальной российской игре «распил».

Мегасобытие — это повод получить от государства значительные средства. Областная газета пишет об этом прямо: «Всемирная международная выставка может состояться на Среднем Урале с 1 мая по 31 октября 2020 года и сравниться по значимости с Олимпийскими играми. Таким образом Екатеринбург на полгода станет столицей мира. Город рассчитывает на 20 миллионов посетителей со всего мира — это 100—200 тысяч человек в день. Если российская заявка победит, то инвестиции в регион будут на уровне сочинских, а туда только по федеральным целевым программам выделяется около 320 миллиардов рублей. Это проект, от которого зависит престиж не только Екатеринбурга и Свердловской области, но и всей России»[33]. Автор этого пассажа виртуозно заряжает читателя оптимизмом, соединяя несопоставимые по масштабам объекты и явления. Екатеринбург объявляется столицей мира — не больше и не меньше, а «двадцать миллионов посетителей» не могут не тешить самолюбие жителя полуторамиллионного города. «Престиж всей России» увязан со всемирностью и массовостью, и предполагается, что на все это государство не станет скупиться. Приведенные выше цитаты показывают, что российская региональная элита включилась в глобальный процесс продвижения имиджа стран и городов, причем действует вполне изобретательно, используя и идеологию модерна с ее большими проектами, и российско-советские практики показухи, и изощренные методы лавирования в хронически-кризисной мировой экономике.

Стремясь заполучить «Экспо-2020», власти Екатеринбурга ссылаются на успешное проведение городом двух мегамероприятий 2009 года. Это саммиты ШОС (Шанхайской организации сотрудничества) и БРИК (группы быстроразвивающихся стран, в которую входят Бразилия, Россия, Индия, Китай). Президенты, на них съехавшиеся, подписали туманные и ни к чему никого не обязывающие резолюции, но в преддверии этих событий город (да и область) два года провел в напряженной подготовке. Достаточно сказать, что первоначальные планы по приведению Екатеринбурга «в соответствие международным стандартам» (часто употреблявшаяся в то время формула) предполагали возведение и реконструкцию свыше ста объектов: отелей, дорог, офисных зданий, небоскребов. О том, сколь велики были надежды на федеральное финансирование, говорит тот трогательный факт, что власти планировали капитально отремонтировать даже Академию шахмат. Не все из начатого было достроено, так как в разгар подготовки к саммитам грянул финансовый кризис. Бетонный скелет недостроенного небоскреба «Демидов» до сих пор красуется рядом с пятизвездочным отелем «Хайатт».

Екатеринбург, пытающийся «переизобрестись» путем включения в новое разделение труда между городами, активно позиционирует себя как место проведения саммитов и мегамероприятий. В этом он мало отличается от множества других городов — как российских, так и зарубежных. Повторю, организация и проведение крупных мероприятий — общая стратегия, с помощью которой города и страны стремятся решить экономические проблемы. Но эта стратегия предполагает колоссальные капиталовложения, и поэтому от нее предсказуемо выигрывают альянсы властей и девелоперов и страдает местное сообщество. И его уже не обманешь разговорами о глобализации. Вот типичная запись в блоге, посвященная саммитам: «Это ж сколько денег угроблено, чтобы пустить пыль в глаза». Региональные аналитики отмечают, что «на подготовку саммитов так или иначе и государство, и бизнес потратили около 60 млрд рублей», но пользы от этого Екатеринбургу было не много. Чуть не главная — «посещение президентом строящегося жилого района федерального значения»[34].

 

Итоги

 

Неустанный пропагандист коллективного городского планирования Пэтси Хили, признавая возрастание роли «соревновательности», призывает развернуть открытую дискуссию о том, как в новых условиях следует «читать» и осмысливать город. По ее мнению, он должен быть осмыслен именно как коллективный ресурс[35], и такая дискуссия позволит консолидировать усилия в данном направлении. Пока что практика управления городами от этого очень далека, что особенно хорошо демонстрируют мегасобытия, которые используются всесильными альянсами для достижения собственных экономических и политических целей. Тот факт, что современные города нуждаются в крупных событиях, чтобы поправить свои дела, свидетельствует о принципиальной неустойчивости их развития и о фундаментальных трудностях, с которыми они сталкиваются, выполняя свои функции, в том числе главную — оставаться домом для большинства граждан.

* * *

[1] Roche, M. (2000). Mega-Events and Modernity: Olympics and Expos in the Growth of Global Culture. London: Routledge. P. DC

[2] Я попыталась показать это на примере празднования 300-летия Санкт-Петербурга в 2003 году: Trubina, E. (2005). Dreihundertjahrfeier in St. Petersburg. Stadt Bauwelt 24. P. 24—34; Trubina, E. (2006). Between Refeudalization and new Cultural Politics: the 300th Anniversary of St. Petersburg, in Helmith Berking et al. (eds.) Negotiating Urban Conflicts, Transcriptverlag. P. 155—167.

[3] Roche, M. (2000). Mega-Events and Modernity: Olympics and Expos in the Growth of Global Culture. London: Routledge. P. 1.

[4] Ritchie, J. R. Brent (1984). Assessing the impact of hallmark events: conceptual and research issues. Journal of Travel Research, 23 (1). P. 2—11; Hall, C. M. Hallmark Tourist Events: Analysis, Definition, Methodology and Review, in The Planning and Evaluation of Hallmark Events 3, 4 (Geoffrey Syme et al. eds., 1989); Hall, C. M. (1992). Hallmark Tourist Events: Impacts, Management and Planning. London, Belhaven Press.

[5] Hillier, H. H. (2000). Mega-Events, Urban Boosterism and Growth Strategies: An Analysis of the Objectives and Legitimations of the Cape Town 2004 Olympic Bid, International Journal of Urban and Regional Research, 24(2). P. 439— 458; Baade, R. A. & Matheson, V. A. (2004). The quest for the cup: Assessing the economic impact of the World Cup. Regional Studies, 38(4). P. 343—354; Cashman, R. (2002). Impact of the Games on Olympic host cities. Barcelona, Spain: Centre d'Estudis Olfmpics, Universitat Autonoma De Barcelona.

[6] Menary, S. Institutional deceit reason for mega event debt // Play the Game. 12 June 2009 <http:// www.playthegame.org/news/detailed/institutional-deceit-reason-for-mega-event-debt-4440.html>

[7] Rose, S, Ackerman, T. S. (2006). International Handbook on the Economics of Corruption. Cheltenham, UK ; Northampton: Edward Elgar. P. 86—87.

[8] Ibid.

[9] Ibid.

[10] Фливбьорг, Б., Брузелиус, Н., Ротенгаттер В. Мегапроекты: история недостроев, перерасходов и прочих рисков строительства. М.: Вершина. Оригинал на англ.: Flyvbjergetal (2003). Mega Projects and Risk: Anatomy of Ambition. Cambridge: Cambridge University Press.

[11] Ibid. P. 61.

[12] Ibid. P. 5.

[13] Hall, P. (1980). Great Planning Disasters. LA: University of California Press.

[14] Harvey, D. 1989: From manageralism to entrepreneurialism: The transformation in urban governance in late capitalism. Geografiska Annaler, 71B(1): 3—17.

[15] Ibid. P. 13.

[16] Harvey, D. 1989: From manageralism to entrepreneurialism: The transformation in urban governance in late capitalism. Geografiska Annaler, 71B(1). P. 9.

[17] Ibid. P. 10.

[18] См. запись его выступления на конференции «Город между опытом и теорией» (Москва, 24—26 января 2012) http://www.youtube.com/watch?v=P0i3IDq1Z-w

[19] Hill, C. R. (1992). Olympic Politics. Manchester : Manchester University Press.

[20] Cochrane, A., Peck, J. and Tickell, A. (1996). Manchester plays games: exploring the local politics of globalisation, Urban Studies, 33. P. 1319—1336.

[21] Кляйн, Н. No Logo. Люди против брендов. М.. 2012. С. 127.

[22] Zukin, Sh. (2005). The Cultures of Cities. L.: Blackwell, 1995.

[23] Ревзин, Г. (2011). Они верят, что сделают, и весь мир удивится. Блог Григория Ревзина, 10.10.2011 // 17:50. <http://www.kommersant.ru/doc/1792063/print>

[24] Mitchell, T. (1989). The World as Exhibition, Comparative Studies in Society and History 31. P. 217—236.

[25] Статистику Олимпийских игр см. здесь: http://www.mapsofWorld.com/olympic-trivia/number-of-participants.html

[26] Sinclair, I. (2010). The Colossus of Maroussi. Iain Sinclair visits Athens. London Review of Books. Vol. 32. No. 10. http://www.lrb.co.uk/v32/n10/iain-sinclair/the-colossus-of-maroussi

[27] Fabian. J(1998). Moments of Freedom: Anthropology and Popular Culture Charlottesville : University Press of Virginia. P. 34.

[33] Там же.

[34] ШОС и БРИК: Итоги. http://urbc.ru/225827-post225827.html

[35] Healey, P. (2002). On creating the 'city' as a collective resource. Urban Studies 39.10. P. 1777—1792.