Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России / Сост. Ю. Левада, Т. Шанин. М.: Новое литературное обозрение, 2005. 328 с.

«Нет понятия более банального и однако же более смутного»[1], — так начинался текст Пьера Нора о «поколениях», опубликованный в одном из номеров «Нового литературного обозрения». Семь лет спустя в «НЛО» — на сей раз в издательстве — вышел сборник статей, посвященный банальному, смутному и оттого чрезвычайно притягательному понятию «поколения», причем в центре внимания авторов — российская ситуация, российская история, российское общество и его институты.

Англоязычные, французские, немецкие, испанские традиции поколенческих исследований имеют множество пересечений, общие опорные точки, общие ресурсы цитирования — эти традиции начали складываться вскоре после Первой мировой войны (с появлением работ Франсуа Мантре, Ортеги и особенно Мангейма) и были существенно скорректированы в 1960–1970-х годах, на пике очевидного интереса к теме «молодежного бунта». В нашей стране попытки проблематизировать понятие «поколения» фактически не возобновлялись со времен теоретиков ОПОЯЗа; эта тема начинает обсуждаться лишь в последние годы, и, надо сказать, обсуждаться весьма активно[2]. При этом участникам совместных проектов — а в рецензируемой книге собраны материалы семинара, который около трех лет действовал в Московской высшей школе социальных и экономических наук, — приходится решать очень непростые задачи. Речь идет не о заведомо утопичных и расплывчатых поисках «общего языка», а о неотложной необходимости обнаружить и обозначить платформу исследования. В первую очередь — определить, в каком качестве должен использоваться термин «поколение»: в качестве рабочего инструмента или предмета анализа.

Теодора Шанина, инициатора семинара и одного из составителей сборника, безусловно, интересуют инструментальные возможности поколенческих градаций. В своей статье, которая (если не считать краткого, но, увы, насыщенного опечатками «Введения») открывает книгу, Шанин стремится вернуть термину «поколение», при всей его «проблемности» (с. 38), функции аналитического аппарата. «Поколение» здесь — условная исследовательская модель, идеальный тип, необходимый историку для того, чтобы выстроить цепь причинно-следственных связей. Категория «причинности» вводится в текст с позиций теории «наддетерминизма» (с. 35–37): «исторические процессы» представляют собой комбинацию (причем не количественную, а качественную) множества детерминант, и «поколенческий анализ» может предложить лишь одну из версий истории. Так или иначе, «поколение» оказывается ориентиром, удостоверяющим процессуальность истории, придающим повествованию о прошлом логичность и связность. Однако природа самого ориентира остается непроясненной, его выбор фактически мотивируется прочной укорененностью в «языке повседневности», «широким употреблением понятия “поколения”» (с. 19, 37). Не затрагивая вопроса о том, как формируется «язык повседневности», Теодор Шанин не описывает и механизмы, которые позволили бы «очистить» поколенческую терминологию, придать ей аналитический статус.

В жестко операциональном смысле слово «поколение» употребляется, пожалуй, лишь в заключительной статье сборника. Ее авторы, социальные психологи В. С. Магун и М. В. Энговатов, анализируя материалы опросов, начатых в 1985 году, выясняют, как изменялись «жизненные притязания» и приоритетные «жизненные стратегии» респондентов — выпускников российских и украинских школ. Это исследование методологически безупречно, но имеет мало общего с «поколенческим анализом» в мангеймовском духе: собственно конструкт «поколения» тут никак не проблематизируется, он задан исключительно рамочными условиями опроса.

Другие авторы книги используют слово «поколение» в гораздо менее однозначных контекстах. Да и диапазон этих контекстов, несмотря на достаточно скромный объем сборника, впечатляюще широк: неоднозначность понятия «поколения» усугубляется дисциплинарными различиями, участники проекта привержены разным исследовательским школам и работают с разными источниками. Оглавление «Отцов и детей» отнюдь не выглядит упорядоченным, но, читая книгу подряд, удается определить ее композиционный принцип — не столько систематизация, сколько драматизация; разнородные тексты то оспаривают, то дополняют друг друга.

В любом случае, практически все материалы первого раздела — «Поколения и научное осмысление общества» — объединены поиском дефиниций. За статьей Теодора Шанина следует текст другого составителя сборника, Ю. А. Левады, существенно меняющий ракурс: дело не только в том, что «исторический» взгляд сменяется «социологическим», но, прежде всего, в том, что «поколения» для Левады — предмет исследования. Предмет весьма сложный; Левада признает, что «социальное значение поколения не может измеряться опытом или настроениями “большинства” или “массы”, репрезентируемой в опросах общественного мнения» (с. 40): в «современных», «посттрадиционных» обществах поколения распознаются через символы «разрывов», кризисов, изменений, за которыми стоят не демографические генерации, а определенные группы и институциональные структуры (с. 40–41). Сопоставляя ценностные приоритеты различных «поколенческих групп», Левада подчеркивает, что специфические координаты, которые позволили ему систематизировать материалы опросов — выделить поколения «сталинизма», «войны», «оттепели», «застоя», «перестройки», — «предполагают взгляд на общество как бы “сверху”, со стороны элит, формирующих значения событий и периодов» (с. 44). Примерно ту же схему (от «войны» до «перестройки») использует в своем анализе данных, полученных первым, левадовским, ВЦИОМом, В. В. Семенова. В ее статье акцент сделан на самоидентификации респондентов, т. е. на том, как воспроизводятся поколенческие значения и символы.

Констатируя, что определяющую роль в конструировании «современных» поколений играют элиты, Левада намечает еще один, более общий разворот темы. Стабильному, «работающему» механизму регулярной смены действующих лиц на социальной сцене противопоставляется «поколенческая» («импульсивная», «конфликтная») ротация кадров. Таким образом, сама востребованность поколенческих терминов (коль скоро они могут проецироваться на узкие группы и замкнутые среды), согласно Леваде, свидетельствует об общественной нестабильности и отсутствии «нормальных» репродуктивных механизмов (с. 56–57).

Этот аналитический и одновременно нормативный подход к «проблеме поколений» получает обоснование и в статье Б. В. Дубина. Неоднозначность понятия «поколения» здесь описывается как «семантическое поле напряжений — напряжений между представлениями о традиционно-иерархическом (его образ — семья), модерном («общество» и элита, активные группы как его воплощение) и постмодерном (масса как продукт деятельности анонимных всеобщих институтов) обществе» (с. 70). Исходя из концепции «запаздывающей модернизации», Дубин подчеркивает «несамостоятельность», «неавтономность» отечественных элит и специфически «традиционный» ракурс поколенческого языка как преимущественно навязанного извне, с позиции «старших» (с. 71–79). В этой ситуации «рутинно-героизирующая» поколенческая риторика маскирует историю «разрывов», «обвалов», «забывания/вытеснения предшествующего опыта» и «быстрого исчерпания любого ресурса перемен без подхвата и дальнейшей передачи импульса» (с. 78–79).

Описательный очерк В. П. Данилова резко контрастирует с социологическим блоком. В то же время, аграрная история, которой на протяжении многих лет занимался Данилов, позволяет ему проследить, как, собственно, происходил слом «традиционных» представлений о поколении, как начиная с 60-х годов XIX века формировался сложный комплекс смыслов, поддерживающий «современную» поколенческую риторику. Д. И. Олейников также исследует тему «поколений в истории России XIX века», однако совсем с других позиций. Речь идет исключительно об «элитарном» измерении по нятия «поколение». Фактически статья представляет собой расшифровку тургеневской метафоры чередования поколений: «гамлеты» сменяются «донкихотами». «Поколенческий анализ» сводится к поиску упоминаний о Гамлете и Дон-Кихоте в письмах, стихах, статьях тех, чьи имена обычно ассоциируются с «поколением декабристов» (Пушкин, Рылеев, Бестужев) или с «поколением 1830-х годов» (Белинский, Лермонтов, Бакунин).

Совсем иначе строится тщательно продуманная статья В. М. Воронкова о «шестидесятниках». Определив «поколение» как специфический тип общности, Воронков последовательно уточняет «временные», «пространственные», символические границы этой общности, наконец — ее институциональные рамки (грань между «поколением» и «протестным движением»). Подобные границы (как и в статье В. В. Семеновой) очерчиваются при помощи понятия «идентичности»: поколение формируется постольку, поскольку с ним можно себя идентифицировать, во-первых, и поскольку оно само поддается идентификации, распознается как общность, во-вторых. Соответственно, исследовательские источники здесь — прямые высказывания о «поколении шестидесятников» (биографические интервью, анкеты, дискуссии в прессе еtc.).

Завершают раздел тексты, названные во «Введении» «литературоведческими». А. М. Никулин пытается реконструировать поколенческие мотивы в прозе Платонова. Наталия Арлаускайте использует в своей статье более изощренный исследовательский аппарат. Из всех авторов сборника, склонных воспринимать «поколения» не как онтологическую данность, а как культурный конструкт, Арлаускайте, пожалуй, наиболее радикальна. Для нее этот конструкт вообще не привязан к конкретным хронологическим координатам — в сущности, речь идет о том, что П. Нора называет «моделью поколения», которая укоренена «в коллективной памяти» и воспроизводится неоднократно. Поколенческие знаки, актуальные для Ахматовой, усваиваются и присваиваются Иосифом Бродским или Томасом Венцловой (с. 226–231). Как показывает Арлаускайте, знаком принадлежности к поколению вполне может стать стихотворный размер (белый пятистопный ямб); память о поколении в данном случае — память ритмическая.

Второй раздел книги — «Молодое поколение в социологических исследованиях последних лет» — вдвое короче первого, однако именно он, видимо, должен придать размытой «проблеме поколений» более конкретные очертания. Для этих целей вводится еще один «банальный и смутный» термин — «молодость». Тема «возрастных стадий», их статуса в культуре позволяет перейти от разговора о дефинициях и границах к вопросу о том, какие ожидания, надежды, фобии воплощает «новое поколение».

В «Заметках о проблеме поколений» Ю. А. Левада уточняет и расшифровывает опорные тезисы своей статьи из первого раздела: пока в современном российском обществе отсутствуют институты «взросления», социальной зрелости, «никакие, сколь угодно обстоятельные данные о настроениях, ценностях, установках сегодняшних молодых людей не могут приоткрыть нам картину “завтрашнего” общества» (с. 244). «Заметки» в значительной степени задают контекст восприятия других материалов раздела: и статьи Б. В. Дубина о символике детства, и очерка В. А. Ядова о «вероятных сценариях исторической миссии молодых», и упоминавшегося выше исследования В. С. Магуна и М. В. Энговатова.

Шмуэль Айзенштадт, утверждавший, в полном соответствии с функционалистским подходом, что «молодость» является лишь переходной стадией на пути к «зрелости», обратил внимание на «расплывчатость» возрастных определений: они предполагают не детальное описание социальной роли, а лишь общую канву для ролевого конструирования[3]. Ситуация, когда ролевые сценарии расплываются настолько, что особенно привлекательным становится изучение именно канвы, — сама по себе показательна. Утопическая «революционная молодость», вдохновлявшая и пугавшая исследователей в 60–70-е годы, заметно отличается от инфантильного, беспамятного «молодого поколения», каким оно предстает «в социологических исследованиях последних лет». Однако в любом случае «поколения» прочно вписаны в «повседневный язык», что бы под последним ни понималось: отражение объективно существующих «общественных процессов» (с. 38) или трансляция и конструирование культурных смыслов.


[1] Нора П. Поколение как место памяти / Пер. Г. Дашевского // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 48.

[2] Достаточно сослаться на еще один сборник о «поколениях», который должен выйти в самое ближайшее время — Материалы конференции «Смена поколений в социокультурной динамике ХХ века» (Министерство культуры РФ, научный совет РАН «История мировой культуры», ГИИ. Москва, июнь 2004).

[3] Eisenstadt S. N. From Generation to Generation. Glencoe, Illinois, 1956. P. 24.