Уважаемые читатели! Актуальность темы очередного номера «ОЗ» не нуждается в подтверждениях. Старость — это то, к чему готовятся все, но достается она — увы! — далеко не всякому. Это то, чем сегодня живут заодно со своими родителями те счастливцы, у которых родители еще живы. То, что предстоит нашим детям и детям наших детей — если, конечно, им повезет. Со старостью борются, до старости мечтают дожить, ее боятся, от нее пытаются бежать…

В последнее время старость становится предметом все более широких и детальных исследований и дискуссий во всем мире, потому что население планеты, как известно, стареет, — в том смысле, что стариков на Земле становится все больше. Однако по мере увеличения продолжительности жизни множатся и вызванные старостью неведомые нам доселе проблемы и трудности.

Старость бывает столь же разнообразной, сколь разнообразны культуры, традиции, экономические уклады и климатические зоны. В России старики — самые уязвимые граждане. Образ жизни российских стариков в общем безобразен и унизителен. Нищета и преждевременное угасание, незащищенность и беспомощность — таков удел большинства состарившихся в России.

Российские женщины превращаются в бесполых серых бабулек, наводняющих собесы и поликлиники, в тот период жизни, когда многие их зарубежные сверстницы аккурат начинают жить на полную катушку. Российские мужчины в массе своей и вовсе редко доживают до классического возраста пассажира роскошного туристического лайнера, на палубу которого их ноге, скорей всего, не придется ступить. И уж редко кто в России согласится с тем, что старость — это замечательный и уникальный период жизни, философский и пророческий возраст.

Существуют две основные гипотезы, объясняющие мрачные особенности российского старения. Одна — приземленно-экономическая — гласит, что природа проблемы сугубо материальная. То есть если бы российским бабкам да французские пенсии, медицине — американские страховые схемы, а косметическим услугам — итальянскую доступность, то и наши старушки были б хоть куда — как физически, так и морально. Для обоснования этой мысли пускают в ход сухие цифры: расчет пенсионной нагрузки с учетом демографического фактора, стоимость накопительной пенсионной системы, затраты на содержание одного койко-места и т. п., наглядно демонстрирующие убожество российской социальной инфраструктуры. В общем, получается, проблема в том, что у российских стариков просто нет денег.

Другая гипотеза апеллирует к сфере нематериальной, в которой лежат такие не измеряемые и не взвешиваемые вещи, как национально-психологические особенности, культурная традиция, религиозно-философские предпосылки, последствия семидесятилетнего социального эксперимента. В целом, согласно этим доводам, ущербность старения по-русски кроется не в финансовом положении стариков, а в их моральных установках и ожиданиях. То есть разруха-таки в мозгах, а не в собесах, и россиянин стареет грустно и стремительно, потому что не умеет по-другому и вообще не затронут глубоко западными гуманистическими идеалами, которые, между прочим, предполагают еще и уважительное и даже любовное отношение к себе. А наши старики слеплены-отформованы другим временем, так что никому не приходит в голову изумляться, к примеру, что человек, рожденный в СССР, считает пропавшим тот день жизни, к концу которого ему не удалось довести себя до полного изнеможения, духовного и физического. Впрочем, тот же механизм определения, «из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки (девчонки)», будет в той же степени применим и к нам, сегодня еще не старым, но уже волнующимся о наших собственных стариках.

Обе эти — не противоречащие друг другу, а скорей взаимодополняющие — гипотезы имеют искренних сторонников и заслуживают самой скрупулезной проверки. Но мы убеждены, что даже в совокупности они не покрывают всего поля проблем, связанных со старением и старостью.

В чем кроются главные опасности, подстерегающие нас на пути старения? В неизбежной немощи? В одиночестве? В социальной беспомощности? В страхе смерти? В общем отношении к старости как к падению в темную ночь-расплату за недолгий расцвет жизни, а не к теплому ясному вечеру-награде за жизненное усердие? В нехватке денег? В неумении их тратить?

Мы попытались найти ответы на многие из этих вопросов. Хотя бы в первом приближении.

В ходе работы над номером мы сделали для себя несколько открытий. Одно из самых удивительных заключалось в том, что в России — стране, где до сих пор яростно спорят о том, что же нам делать с нашими стариками (лозунги спорящих варьируются в диапазоне от социал-дарвинистского «пусть вымрут поскорей» до коммунистического «каждому по потребностям»), — никем из условно ответственных лиц и ведомств никогда не была подсчитана простая «цена вопроса». Не существует сегодня хотя бы относительно достоверного расчета, во что станет России окружить достойной заботой тех, кто не может уже позаботиться о себе, и заботу о ком мы, по законам человеческого общежития, как будто должны взять на себя.

До новых встреч.