Цыганские дела

Другая моя знакомая — бабушка Брия из табора в Пери (Ленинградская область) — тоже застала конец кочевья и вот какую вынесла мораль: «Когда в палатках жили, здоровые были, крепкие все, а знаешь почему? Босиком ходили».

У этой Брии немцы в войну закопали родню живьем! Сначала под дулами автоматов заставили цыган самих вырыть себе могилу — огромную траншею, согнали всех в нее, положили сверху бетонные плиты, тяжеленные шпалы, землей закатали, танком «прогладили», оставили задыхаться... «Три дня земля дрожала! Никто не спасся». Об этой трагедии до сих пор живет память сразу в нескольких кумпаниях. Параллельно слагаются другие былички.

—  Случилось это в войну с моим дедом, — рассказывает круглолицый цыган, помладше меня, из ныне разъехавшегося табора в Колянове. — А дед у меня был отчаянный, сильный. Раздобыл он однажды пистолет и пробрался к фашистам в лагерь. Зашел в шатер к генералу, наставил на того пистолет и приказал: «Раздевайся!» Генерал разделся догола, дед его к кровати привязал, рот ему тряпкой заткнул, а сам надел его форму и пошел гулять. По немецкому лагерю. Все фашисты ему честь отдают. Он пришел, где танки стоят, залез в танк, немцам говорит: «Поеду на разведку, посмотрю, как дела на фронте». Едет он в танке туда, где русские, а танк-то — немецкий! С крестами черными! «Как бы не расстреляли меня в нем по ошибке, — думает дед. — Что же мне делать?» Тут он вспомнил, что у того генерала красные трусы были. Дед их на палку привязал и из люка выставил, как советский флаг. Русские его подпустили, бомбить танк под красным «флагом» не стали, дед им этот танк продал и в табор вернулся с большой суммой денег.

Тут надо сказать, что котляры в Отечественную войну не служили, причем совершенно законно, потому что они тогда еще не успели получить советское гражданство и в Красную Армию их никто призвать не мог.

—  Мы были переселенцы, беженцы, — говорит мне Греко. — Работали на военных, для столовых, при госпиталях. Походные кухни, термоса, котелки для солдат... Плохо нам было. Пешком по лесам ходили. Голодные. Кушали траву — называется колба. Из картофельных очисток лепешки делали, если хоть чуть- чуть муки удавалось достать. После войны все наладилось.

В хрущевско-брежневский период советской истории котляры, действительно, разбогатели.

—  Хорошие были времена, — вспоминает Греко. — Переехали мы из Курска в Ленинградскую область. Я обратился к директору пивзавода — нет ли работы? «Есть! — говорит. — Вот у нас холодильные емкости — по двадцать тонн, по тридцать тонн, надо их очистить, потому что там накипь». Видел у чайника накипь? Вот и там такое. Мы с народом взялись. У меня в бригаде сильные ребята были. Лазили туда на карачках через люк, кислотой отмывали, чтоб металл был чистый, как стакан, чтоб блестел. Это, по сути, то же луженье — тоже цинк, нашатырь, кислота, олово... А работа — вредная, грязная. Воздух — тяжелый. В холодильниках — лед на стенках, все время в воде. Мы — в фуфайках, в масках. По сменам работали, иначе невмоготу совсем было... Сделали. Содой пищевою последний раз прошлись, главный инженер посмотрел, говорит: «Как вы отделали! Молодцы!» И дал нам подряд на такую же работу по пивзаводам по всей стране! И в Москву нас вызывали, и в Киев. Прибалтику всю объездили, Сибирь всю исколесили — от одного пивзавода к другому. Трудовых книжек у нас не было, а работа была. И дорогу даже оплачивали. Вот как нас на заводах любили!

В перестройку ситуация изменилась. Промышленные предприятия перешли на новое оборудование, а что лудить, когда кругом нержавейка? Котляры подались в бартерную торговлю. То, что раньше обозвали бы спекуляцией, в конце 80-х стало легальным бизнесом. Былые «кастрюлыцики», недолго думая, открыли кооперативы, некоторые — разорились, но в общем дело пошло. По старой памяти, они предпочитали торговать металлопрокатом, трубами, задвижками и прочим «железом». Сейчас ассортимент расширился. Ho все же, если котляр перепродает машину, ему это приятнее, чем возня с мануфактурой. Еще они собирают цветмет и чермет, ремонтируют электродвигатели, толкают неликвиды. Я знаю цыган, которые работают на стройках и пилорамах. Ho это мужчины. Женщины у котляров традиционно гадают — у вокзалов, на рынках, базарах, площадях. Дома — мирные и гостеприимные, на «работе» они превращаются в добытчиц. Как красивые хищные птицы, с притворным участием, с куражным нахальством берут своих «жертв» в кольцо, и тут уже не зевай. К их чести, могу заверить, что котлярки почти никогда не тырят по карманам, а делают так, что деньги им отдают как бы по доброй воле. Приемы «развода» отлажены многолетней практикой. В 99 процентах случаев пресловутое гадание по ладони есть не какое-нибудь «откровение свыше», а произвольная комбинация расхожих формулировок, вызубренных наизусть и достаточно пространных, чтобы так или иначе касаться каждого человека.

Например:

—  Добрый, молодой, спросить можно вас? Выручи на булочку для ребенка. За это, что ты дал, большое спасибо. За это уважение тебе надо погадать. Поинтересуйся — не бойся. Ты на вид веселый, а в душе недовольный. Первую любовь, первую судьбу ты потерял, потому что вам люди помешали, «спорчили» все дело вам. Тоска твоя хуже болезни. Сам ты не пьешь, а как пьяный ходишь. В больнице ты был, а пользы не имел, но страдаешь не от бога, а от людей, от нечистой силы. Ho перемена в твоей жизни будет очень хорошая, только будьте похитрей. Что имеете на душе, то на языке не имей. Вот будет тебе приглашение числа пя- того-десятого — не ходи. Будешь иметь канитель, неприятности...

Так мне Маша гадала. Она всем так гадает, но чем дальше в XXI век, тем сложнее цыганкам дурить людям головы. Все начитанные стали, не доверяют, смеются: «Я тебе сам погадаю». Молодые котлярки уже не темнят, признаются открыто — мол, знаем про будущее не больше вашего.

—  Ho бывает, — замечает Юланта, красавица-котлярка, сосватанная в прошлом году из Иванова под Питер, — скажет цыганка человеку хорошее, он ей поверит, берется за дело уверенней, все у него получается, как надо, и выходит, что цыганка ему правду нагадала.

Друг дружке цыганки не гадают никогда. Другое дело — сглаз. В сглаз они верят и реально боятся. И так же, как мы, например, испытываем страх перед черным глазом, они не доверяют голубому! Мало ли что...

Обжигают таборные мужики двигатели — поливают их вонючей горючей смесью, обкладывают досками и палят до тех пор, пока не выгорают все пластмассовые и резиновые части, от которых иначе никак не избавиться. Черный дым при том валит столбом, цыгане — кто с молотком, кто с ломом. Очень живописно, хочу их щелкнуть на пленку, один машет руками:

—  He фотографируй — работу нам сглазишь, работы не будет...

Или в доме — закон: нельзя фотографировать посуду, из которой едят.

Проверить, есть сглаз или нет, довольно легко. Мне, впрочем, этот секретик не даром достался, Брия мне его продала. Хорошо, что торговаться умею, иначе бы влетела эта тайна в копеечку. Цыганки всегда назначают «золотую» цену, но всегда же готовы ее уполовинить, если не быть лопухом. Сперва Брия заломила с меня 3 ООО рублей да еще сказала: «Ко мне репортеры с НТВ приезжали — пять тыщ дали, чтоб я один только разик к ним в камеру поглядела». В итоге, после получасовой торговли, в которую тут же включились две Бриины дочки, соседка и голопузый шестилетний праправнук, уморительно корчащий из себя авторитетного пахана, цена снизилась до 300 рублей. Зато теперь я знаю, как котляры проверяют на сглаз. Брия взяла девять спичек и стакан с водой. Стакан дала мне подержать на пару секунд. Спички разложила поровну на три кучки. Потом зажгла одну из них, приговаривая молитву, перекрестила стакан и бросила спичку в воду. Ta, наполовину обгорелая, легла на поверхность. Молитва была на цыганском, а суть ее сводилась к благим пожеланиям — будь здоров, силен, богат, счастлив. Так Брия повторила девять раз. Все спички расположились горизонтально — я оказался «чист». Тогда она проверила своего праправнука. Одна из спичек, брошенная в воду, встала вертикально.

—  Смотри, — показала Брия. — Это значит, один сглаз есть. Ну-ка, внучек.

Она отчерпнула из стакана с горелыми спичками воды и, что-то бормоча, умыла мальчику лицо. Потом обратилась ко мне по-русски:

—  Вот и все, сглаза нет.

Еще цыгане обожают страшные истории — об умерших ведьмах и убитых колдунах. Вспоминают их обычно на поминках, когда за стеной стоит гроб с покойным, а родственники сидят ночь напролет за накрытым столом. Согласно поверьям, «муло», т. е. ожившие мертвецы, возвращаются всегда с одной целью — забрать кого-то с собой или свести с ума.

Хоронили как-то раз одного цыгана. Вдруг он хоп — и сел в гробу! Все бегом, а мертвец из гроба выпрыгнул и за табором погнался. Старики знают: чтобы избавиться от покойника, надо перейти реку. Обычный муло далее по мосту ее перейти не может, а те цыгане семь рек перешли — он за ними, зубами клацает, саван развевается... Ночью догнал, явился к жене. Говорит: «Ты не бойся. Я не черт, я от Бога». Жена ему: «Убирайся, не хочу тебя видеть». Он пошел, взял веревку, повесился в лесу, а утром сын его пошел по грибы, увидел отца на суку и сам повесился рядом.

Или вот. Шел как-то цыган лудить-паять и остановился на ночлег в одной избе. А была та изба плоха. Каждую ночь туда приходила умершая бабка — она была ведьмой. Хозяин рассказал об этом цыгану.

—  Ладно! Ты меня накорми да напои, да дай для жены красивый платок, а я все устрою!

Хозяин накормил и напоил цыгана, и тот вышел во двор, срубил осинку, вытесал из нее кол, а еще палку оставил и ветошкой обмотал.

Вот пришла ночь. Всех разбудил стук двери. В сени кто-то вошел. Потом и в избу. Это была покойница-ведьма. Цыган быстро сунул палку с ветошкой в печь, и она загорелась. Он ткнул огнем ведьме в лицо. Ta закричала. У нее загорелась голова, и она побежала вон из хаты, а цыган потушил палку и снова спать лег. А утром они с хозяином пошли на кладбище. На одной могиле, с поваленным крестом, трава была черная, сожженная. Цыган и мужик раскопали землю и нашли там ведьму с обожженной головой. Цыган проткнул ее осиновым колом. Она закричала и превратилась в пепел. Хозяин подарил цыгану красивый платок для жены, и цыган ушел — лудить-паять...

He правда ли — очень похоже на детские страшилки, фольклор советских пионерлагерей? Только цыгане эти истории рассказывают всерьез. Никто не сомневается в подлинности услышанного. Призраки — значит, призраки. Русалки — значит, русалки. А при маленьких детях поминать про «муло» вообще нельзя!

В общем, этот жанр пока живой, но и он уже отцветает, как практически отцвели, сойдя на нет, котлярские сказки. Я их слышал только от бабы Маши, кот- лярки из Иванова, с Сортировки. Вот любимая сказка ее внучки Гагашки.

Жили-были дед и баба. Детей у них не было. Пошли они однажды в лес по грибы, взяли сумку. Видят — заяц бежит. Дед его поймал, сунул в сумку, принес домой и говорит: «Заяц-заинька! Живи ты у нас. Будешь нам вместо сына!» Тот от нечего делать согласился, а дед с бабкой его все время взаперти держали — боялись, что убежит. Заскучал заинька по лесу. Как-то раз пошли дед с бабкой в город купить заиньке одежку, возвращаются, а он голову себе завязал, лежит у окна и стонет: «Ой-ой-ой!» Бабушка спрашивает:

—  Заинька, ты мой миленький, что с тобой случилось?

—   Голова болит.

—  Так мы тебе сейчас таблеточку дадим.

Съел он таблетку, а все плохо ему. Говорит:

—  Можно я на улицу пойду, проветрюсь на свежем воздухе?

—  Ну, иди. Только ненадолго.

Заяц через дверь на лужайку — прыг, повязку сдернул и кричит деду с бабкой:

—  А я вас обманул! У меня голова не болит! Убегаю я от вас домой в лес!

И нырнул в кусты. Дед с бабкой за ним. Бегут-бегут, бегут-бегут, никак поймать не могут. Уж зима наступила даже. Замерзли дед с бабкой, устали, еле живы. Просят ушастого:

—   Заяц-заинька, принеси ты там дровишек немноженько, разожги нам костерчик, чтоб согреться нам, старикам.

—   Не-е-е-т! — отвечает заяц. — Вы меня поймали, взаперти держали! Никакой костер я вам делать не буду! Вот сидите теперь и замерзайте, а я пошел дальше гулять!

Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец.

Кстати, не знаю почему, но в большинстве цыганских сказок финал плохой. Обязательно зарежут кого-то, или сам человек на себя руки наложит, или мертвецы его доведут...

Еще хуже, чем со сказками, обстоит дело с «лунго гили» — котлярскими балладами. В буквальном переводе «лунго гили» означает «длинная песня». Она может исполняться одним или несколькими (обычно двумя) исполнителями в течение часа, без музыкального сопровождения. Я ни разу ни одной не слышал, забыли котляры свои баллады. Они теперь слушают группу «Кабриолет» — своеобразный цыганский шансон со всеми вытекающими отсюда вкусовыми провалами. Поколение тридцатилетних-сорокалетних еще играет на баянах, гитарах. Молодежь интересует только бизнес, «дела».

«Музыкальность уходит», — сетует Гога Михай по кличке Композитор. Он — единственный в России котляр, который сам пишет и исполняет песни на русском и на цыганском. У него всего пара классов образования, но в искусстве не это важно. Когда я впервые притащил диск с его записями к себе на дачу, вся женская половина заочно влюбилась в Гогу, а бабушка, которая сама не умела обращаться с CD-проигрывателем, все меня просила: «Поставь цыгана. Цыгана поставь». И слова выучила.

Дорога — наша жизнь, и мы по ней идем.

Кочуем мы всю жизнь, судьбы иной не ждем.

Что было, знаем мы — те пройдены пути.

А будет что, гадать не будем мы.

Вы подумайте! «Гадать не будем мы» — это чистокровный цыган сочинил! Впрочем, в этих словах есть правда. Котляры тоже постепенно «цивилизуются». Я думаю, лет через двадцать на уличных гадалок можно будет посмотреть только в документальных фильмах, если таковые когда-нибудь снимут. А делать это надо немедленно, иначе эту культуру мы попросту потеряем. Печально будет.