Тюмень дискурсивная (В. Г. Богомяков. Региональная идентичность 
«земли тюменской»: мифы и дискурс)

В.  Г. Богомяков. Региональная идентичность
«земли тюменской»: мифы и дискурс.
Екатеринбург: Издательский дом
«Дискурс-Пи», 2007. 148 с.

(Серия «Дискурсология». Вып. 4).

По наблюдению М. Л. Лурье, в современной гуманитарной науке существует два направления исследования «локальных текстов» — литературоведческое (предполагающее изучение литературных мотивов, связанных с тем или иным городом)¹ и антропологическое (предполагающее изучение речевых и ментальных структур, с помощью которых индивид и сообщество выстраивают образ своего родного города)². Подход тюменского философа и политолога В. Г Богомя- кова к анализу образов земли Тюменской в сознании ее жителей в сущности близок к последнему из этих направлений, хотя в качестве предмета исследования названа тюменская «региональная идентичность», а термина «локальный текст» автор рецензируемой книги не использует. Источниками послужили региональные СМИ, высказывания политиков, философов и историков, материалы социологических опросов, официальные и туристические сайты, посвященные Тюменскому краю, стихи тюменских поэтов, интернет-блоги и форумы, а также материалы интервью.

Идентичность, согласно В. Г. Богомяко- ву, конструируется (прежде всего элитами) в коммуникативном пространстве, т. е. пространстве дискурсов. Региональная идентичность находит отражение в «региональной идее» (по аналогии с идеей национальной) — системе образов, сочетающих в себе «когнитивную», аксиологическую (комплекс ценностей и установок) и метафизическую составляющие.

Если обратиться к историческому аспекту тюменской региональной идентичности, главной странностью окажется отсутствие у Тюмени «предыстории» (в терминологии И. А. Разумовой), которая обычно конструируется для любого города. На месте, где в XVI веке возник будущий центр земли Тюменской, в средневековье стоял татарский город Чимги-ту- ра — центр Тюменского ханства, подвластного Сибирскому ханству. Этот город, скорее всего брошенный (по неизвестной причине) еще до прихода сюда дружины Ермака, оказывается неинтересным ни для музейщиков, не удосужившихся посвятить ему хотя бы один стенд в городском музее, ни для туристических изданий, ни даже для общественных движений сибирских татар. Причину этого «демонстративного невнимания» автор видит не в плохой сохранности археологических источников, а прежде всего в европоцентристской установке: «настоящая» история Сибири начинается только с проникновения на ее территорию русских. Видимо, именно ощущением этой смутной, подавляемой памяти обусловливаются мрачные предчувствия тюменских фантастов, пророчащих будущее забвение Тюмени нынешней.

На «мистической» карте России для Тюмени также находится место: она встраивается в широкий утопическо-эзотерический дискурс о Сибири, представленный рядом писателей от Н. К. Рериха до А. Г. Дугина, рассматривающих Сибирь как сакральную территорию, которая таит в себе еще не раскрытый духовный потенциал, противостоящий западному рационализму, залог великого будущего. В эту традицию вписываются высказывания некоторых сибирских публицистов и деятелей культуры о Тюмени: это, по их мнению, особая энергетическая точка, место, над которым в духовном пространстве происходит борьба сил добра и зла и в котором должна зародиться новая евразийская цивилизация.

В главе «Тюмень — “матерь городов сибирских”?» автор рассматривает соотношение данной формулы (очевидно, восходящей к летописному высказыванию о Киеве, матери городов русских) с реальностью. Справедливость ее отнюдь не безусловна. В плане старшинства Курган, Тобольск, Томск и некоторые другие сибирские города могут оспорить главенство у Тюмени. Лидирующая роль Тюмени в развитии края также не является несомненной. Исторически столицей Сибири логично было бы считать Тобольск, с XVI по XIX век имевший гораздо большее геополитическое значение в колонизации Сибири, чем Тюмень. Последняя обязана своему возвышению «окончанием колонизации Северной Азии и утратой национального значения пушного промысла» (с. 80) в середине XIX века; в конце XIX века возрастает численность населения Тюмени, в первой половине XX века за ней закрепляется и административное главенство, а во второй половине XX века она становится центром «нефтяного края». (Впрочем, Тобольск как центр Тобольско-Тюменской епархии сохраняет за собой статус «духов- но(-культурно)й столицы Сибири», так что сравнение соперничества Тюмени и Тобольска со спором Москвы и Петербурга (с. 56) вполне справедливо.)

В 1960-х годах, с начала формирования Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, на севере Тюменской области стремительно возрастает уровень урбанизации и промышленного производства. Обусловленная как экономическими, так и административными причинами конфронтация между тюменским севером (Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский АО, объявленные в 1990-е равноправными субъектами Федерации) и областным центром была несколько смягчена созданием в стране после 2001 года системы федеральных округов и курсом на укрупнение субъектов Федерации, в частности — на интеграцию Тюменской области. Сегодня аналитики предрекают либо постепенное упрочение независимости Тюмени от нефтересурсной ситуации, либо укрепление ее связей с нефтяным Севером. Однако автору книги будущая судьба Тюмени и в особенности будущее тюменской региональной идентичности представляются неопределенными: с одной стороны, описанные выше геополитические потрясения последних двух десятилетий не могли не наложить отпечаток на региональный дискурс, с другой, обильный поток приезжающих на заработки мигрантов, обладающих собственной региональной идентичностью, размывает идентичность местную.

Так же неопределенно, неоднозначно и место Тюмени в административном пространстве России. Традиционно считавшаяся частью Сибири, в 2003 году Тюмень вместе со всем Средним Приобьем была отнесена к Уральскому федеральному округу. Этот шаг, наряду с отнесением Якутии к Дальнему Востоку, вероятно продиктованный желанием центра защититься от сибирского сепаратизма, фактически ломает традиционный взгляд на карту страны. Сибирь, «азиатская Россия», издавна осмысливалась как своего рода автономия, а сейчас — еще и как колония, нещадно эксплуатируемая центром (столицей или даже западным миром). Таким образом, Тюмень «подтягивают» к России и отдаляют от основной части Сибири (что в целом понятно, если помнить о современных экономических успехах Тюмени, явно выделяющейся на сибирском фоне, да и на общероссийском тоже, — в 2006 году средняя заработная плата в Тюменской области превышала даже московскую!).

В творчестве тюменских поэтов В. Г. Богомяков выделяет несколько основных мифологических составляющих. К советскому времени восходит «освоенческий» миф, восхваляющий нефтегазовое богатство края и труд изыскателей. В эпоху перестройки параллельно развиваются вскоре увядший «экологический» миф (о коренных народах — хантах и манси, живущих в гармонии с природой) и противоположный по смыслу миф, представляющий Тюмень «местом ужаса, смерти, депрессии, отчаяния», где могут выживать лишь настоящие герои. Еще один миф — исторический, изукрашенный символами «доброго русского прошлого» (маковки церквей, деревянная резьба и т. д.); впрочем, прошлое это, по словам автора, «неубедительно» и обречено исчезнуть без возврата.

В последней главе книги («Личная Тюмень») подробно, с обширными цитатами, рассматриваются мнения о городе, высказанные политиками, учеными, писателями и публицистами. Здесь мы встречаемся в основном с теми же мотивами. Тюмень оказывается многоликой: это и город, исполненный экзистенциального ужаса, и точка притяжения для жадных, недалеких дельцов, и необустроенное захолустье, и внеис- торическое место, где всё обращается в хаос, и «город-шанс», и мистический центр, и средоточие богатейшего края. Интересно, что наиболее оптимистически оценивают Тюмень представители власти — бывший мэр и нынешний губернатор области: в их представлении это перспективный и даже «веселый» город. Однако такой разброс мнений вряд ли свидетельствует о «кризисе идентификации», разрушении целостного самовосприятия, как утверждает автор (с. 135): наоборот, было бы странно, если бы действующие политики демонизировали Тюмень точно так же, как иные поэты и публицисты (это выглядело бы не менее абсурдно, чем, например, рассуждение Валентины Матвиенко о гибельной атмосфере построенного на костях Петербурга).

Особенностью рецензируемой книги является некоторая разнородность стиля (думается, вполне умышленная) — В. Г. Бо- гомяков постоянно чередует сугубо академический и публицистический регистры. Подчас он не может удержаться от того, чтобы дать собственную оценку описываемым идеям, мотивам и символам, — например, искренне опровергает тезис о поголовном пессимизме и депрессивности жителей Тюмени: мол, у нас и нормальных людей хватает, их даже побольше, чем кое-где (с. 119), или вставляет шпильку «духовно-культур- ной столице Сибири» — Тобольску, власти которого не догадываются организовать общественные туалеты «хотя бы на время массовых празднеств» (с. 82). По сути рецензируемая книга совмещает в себе научное исследование и эссе, ее автор находится то вне, то внутри исследуемого им дискурса, полностью абстрагироваться от которого он не может. Впрочем, кажется, он и не задавался такой целью.

Если рассматривать книгу с позиции антрополога, ее недостатком (по крайней мере, спорным моментом) можно счесть то, что, реконструируя региональный дискурс, автор упускает из виду очень важный его компонент. В многоголосом и не всегда стройном хоре политиков и публицистов, мистиков и поэтов практически не слышно голоса обычного человека, рядового носителя региональной идентичности, размышляющего о родном крае и его символах. Элита, пусть и претендующая на то, чтобы говорить от имени народа, все же не самый репрезентативный его слой. Разумеется, для выявления того, как именно региональная идентичность проявляет себя в сознании и языке жителей региона, недостаточно исследовать творчество элит; даже материалы социологических опросов несравнимы с тем, что можно получить путем интервьюирования. Удивительно и досадно, что автор, располагая ценнейшим материалом (около 50 интервью, пусть даже исключительно представителей интеллигенции; основной круг вопросов перечисляется на с. 113), этого материала практически не использует (по крайней мере почти не цитирует)! Впрочем, такая направленность обусловлена выбранным методом: автор, относящий свое исследование к направлению политической дис- курсологии, которая имеет дело, в числе прочего, с тем, как воспринимает творчество элит «совокупный житель» (с. 33), не был обязан отдавать приоритет полевому материалу. Однако в том, чтобы придавать высказываниям политиков, публицистов и даже блогеров (иных из них вполне можно причислить к публицистам) такой же статус, что и материалам интервью (см. главу «Личная Тюмень»), есть доля лукавства: все-таки многие из цитируемых В. Г. Богомяковым текстов подобного рода несут на себе печать художественного творчества (отчего же тогда не рассматривать их наравне с поэзией?). Вообще излишнее предпочтение элитарной компоненты культуры оборачивается узким представлением самой культуры. Скажем, наряду с клише Тюмень — мат(ер)ь городов сибирских существует и уничижительная формула Тюмень — столица деревень, ничуть не менее важная для тюменской региональной идентичности³, но первой формуле автор посвящает целую главу, а вторую лишь несколько раз бегло упоминает, но не заостряет на ней внимание... Однако, повторю еще раз, в данном случае речь идет о вопросах методологии.

В любом случае выход в свет рецензируемого издания нельзя не приветствовать. Это не только любопытная и нестандартно написанная книга, но и, по сути, единственное пока отражающее тюменский «локальный текст»⁴ (хотя этот термин и не употребляется автором) исследование, которое еще раз показывает, сколь большой интерес представляет для самых разных гуманитарных дисциплин региональная проблематика.