Влияние тюрьмы на общество (польский контекст)*

Кто-то из политиков сказал: для того чтобы оценить уровень правопорядка и общественного благосостояния в стране, достаточно посмотреть на условия, в которых содержатся узники в тюрьмах. И это действительно так, хотя надо отдавать себе отчет в том, что тюрьма является не только отражением общества, но и тем, что это общество формирует. Попадая за решетку, люди пропитываются духом тюрьмы и потом заражают им всех и вся. Америка, символ свободы, лишает этой самой свободы более двух миллионов своих граждан. Большинство — за мелкие провинности. Проведя за решеткой месяцы, а то и годы, они с трудом адаптируются в обществе. Отдельной же программы для тех, кто выходит на свободу, в США нет. Ежегодно там освобождаются из тюрем 800 тыс. человек, и это большая общественная проблема. He так давно, осознав это, американцы приняли закон «О втором шансе» (Second Chance Act), который позволяет бывшим осужденным подавать прошения о снятии судимости по уголовным преступлениям, не связанным с насилием. Этот акт должен значительно снизить тюремное население, поскольку неснятая судимость в Америке автоматически ужесточает наказание за любое правонарушение. Таким образом в США наметился явный отход от ретрибутивной концепции, согласно которой физическое зло есть моральное благо и потому сажать следует надолго и за все подряд. В Польше же эти устаревшие представления, кажется, переживают свой ренессанс.

Несмотря на то что изменилась общественно-политическая ситуация, численность заключенных у нас приближается к уровню времен «расцвета» Польской Народной Республики, когда обитателей переполненных мест лишения свободы заставляли бесплатно или за копейки трудиться «на благо социалистического общества» (в России эта практика достигла невиданных масштабов). В первые годы после падения коммунистического режима сажали тоже очень много — скорее всего, потому, что из-за растущей безработицы надо было куда-то девать избыточную рабочую силу. Вместо того чтобы дать людям возможность учиться, помочь им освоить другую профессию, их оставляли на произвол судьбы — а это прямой путь за решетку. Сегодня ситуация другая. В одну только Англию уехало на заработки более миллиона поляков. Примерно столько же нашли работу в государствах Европейского союза. В Польше не хватает рабочих рук. И снова, как во времена социализма, государство стало широко использовать бесплатный труд заключенных.

Ho, может быть, рост тюремного населения отражает рост уровня преступности? Ничуть не бывало — преступность Польшу не только не захлестнула, но в последние годы она даже пошла на спад. И это при том, что мы ужесточили законодательство и уголовным преступлением теперь считается (и правильно!), например, вождение автомобиля в нетрезвом виде. В год таких правонарушений регистрируется 120 000.

Значительно снизилось число убийств. Их могло бы быть еще меньше, если бы у нас так терпимо не относились к насилию в семье. Беда здесь в отсутствии не правовой базы, а решимости властей последовательно применять существующие законы. И, конечно, в укоренир ихся представлениях, что женщины и дети «ради сохранения семьи» должны терпеть домашних тиранов. Всего в Польше за последний год число убийств чуть пре ,лсило 800. Для сравнения — приблизительно столько же людей утонуло, в четыре раза больше зафиксировано самоубийств и почти в пять раз больше человек югибло в автокатастрофах. Уменьшилось также число краж. Конечно, это жалк утешение для тех, у кого угнали автомобиль, взломали квартиру, вырвали на улице сумку или украли кошелек. Ho чем тут может помочь ужесточение законов? Ничем. Закон — это же не сеть, которой ловят злоумышленников. Сколько его ни устрожай, больше их ловиться не будет. Преступника надо хотеть и уметь поймать, а вот с этим у нас дела обстоят далеко не блестяще. Ho даже когда ловят —скольким из пострадавших будет возвращен кошелек, сумка, телевизор, машина? Многие ли услышат от преступника слова извинения? Скольким из нас хотя бы сообщат, что по закону мы имеем право на медиацию[1], т. е. имеем право лично задать вопрос преступнику: почему он именно меня выбрал своей жертвой, почему это случилось именно со мной, объяснить ему, какое зло он причинил, как его поступок повлиял на мою жизнь, мироощущение, веру в людей.

Почему единственная компенсация, которая нам предлагается, — это обещание, в случае (вполне призрачном), если наш обидчик будет пойман, засадить его за решетку на долгие годы. Какой нам от этого прок? Мало того, что тот, кто украл у нас кошелек, денег так и не вернул, но мы теперь как исправные налогоплательщики должны будем платить за его содержание в тюрьме. Правительство, вместо того чтобы тратить наши деньги на строительство дорог и жилья, медицину, создание новых рабочих мест, инвестирует средства в тюрьмы. А ведь Польша сейчас находится на первом месте в Европе по уровню молодежной безработицы. Более 25% молодых людей в возрасте до 25 лет не могут найти себе применения. Несмотря на это, предыдущий министр юстиции в правительстве «Права и справедливости» (ПИС) братьев Качинских обещал увеличить число тюрем. Самое смешное, а скорее страшное, что идею эту поддержал уполномоченный по правам человека. Ее реализация будет стоить государству I млрд 700 млн злотых, при этом тюрьмы будут отданы в частные руки.

Правительство объясняет это тем, что ситуация с тюрьмами чудовищна. Они переполнены настолько, что возникла даже очередь на отсидку. Ho вызвано это отнюдь не ростом преступности, что признают даже власти, а затягиванием сроков временного содержания под стражей и слишком частым применением такой меры. В самом деле, надо ли три месяца держать под арестом того, кто украл 2 ООО злотых и сразу в этом признался? Арест — это не наказание, но похоже, что мы об этом позабыли. В результате Польша проигрывает дела в Страсбургском суде, платит и не делает из этого выводов. Нет нужды в увеличении числа мест в тюрьмах. Есть нужда в улучшении судебных процедур, что, кстати, никак не связано с ужесточением юридических норм. Тюрьмы имеют ту особенность, что сколько бы их ни было, они заполняются под завязку. Это прекрасно понимают шведы, которые, строя новую тюрьму, закрывают, ликвидируют старую, как раз во избежание роста числа заключенных. Детский сад, школу можно переделать в учреждение — тюрьма, раз построенная, навсегда останется тюрьмой.

Сегодня 38 ООО осужденных ждут места в тюрьмах. То есть 38 ООО преступников гуляют на свободе. И, несмотря на это, преступность в Польше, как показывает полицейская статистика, неуклонно снижается. Это ли не лучшее доказательство того, что мы живем в очень безопасной стране. Стоит задуматься, может, этих людей вообще не следовало наказывать лишением свободы?

Раз есть тюрьма, надо наказывать тюрьмой — это вошло в нашу плоть и кровь, причем не только простых людей, но и судей. А ведь уголовный кодекс обязывает судью по возможности назначать наказание в виде штрафа, ограничения свободы и только в крайнем случае приговаривать к ее лишению. Меж тем только около 20% приговоров — это наложение штрафа[2].

К ограничению свободы судьи вообще относятся как к экзотике — такой приговор назначается в чуть более 10% случаев. Остальные 70% —лишение свободы. Сроки чаще всего дают условные, что нас обычно возмущает — нам кажется, что такое наказание вообще наказанием не является. И правильно кажется, поскольку условное наказание, без постоянного надзора за осужденным, без выполнения им возложенных на него обязательств — издевательство над правосудием. Это наше обоснованное недовольство использует правительство — вместо того чтобы надлежащим образом исполнять условные наказания, оно обещает понастроить новых тюрем и всех пересажать. А ведь у условного наказания и наказания путем ограничения свободы огромный потенциал. С таким приговором осужденный, не отбирая рабочих мест у людей на свободе, может выполнять тысячи нужных работ: от уборки улиц, костелов, парков, обновления ограждений, тротуаров, детских площадок до помощи в больницах, хосписах, домах престарелых. Трудясь на пользу общества, человек компенсирует причиненный им вред и при этом не теряет контакта со своей средой, рабочим коллективом, семьей. Общественные и финансовые издержки такого наказания несравненно ниже, чем в случае лишения свободы. Ho власти твердят, что тюрьма — средство проверенное, а все остальное еще не известно, работает или нет.

Исторический парадокс: страна, которая так самоотверженно боролась за свободу, собирается потратить огромные средства на создание сети лагерей. Я не преувеличиваю. Потулице — 600 заключенных, Ключево — 600, Легница — 600, Ополе Любельске — более 600. Свыше пятидесяти тюрем предполагается существенно расширить. В результате вся Польша от Балтики до Татр покроется исправительными учреждениями — о таком ли жилищном строительстве мы когда-то мечтали.

Впрочем, может, власть права, и в расширении тюрем есть какой-то неведомый нам смысл? Чиновники напирают на то, что почти два миллиарда злотых, которые предполагается потратить на проект, благодаря применению лизинговой схемы из казны не уйдут.

Сама схема выглядит примерно так. Бизнесмен покупает землю. Он мог бы выстроить на ней семейные коттеджи, но их обычно покупают в рассрочку, затраты возвращаются не скоро и нет гарантии, что вся операция окажется прибыльной. Намного выгоднее обратиться к правительству за кредитом на строительство тюрьмы или перепрофилирование в такого рода учреждение бывшего ПеГеэРа[3] или военного объекта. На заемные деньги бизнесмен строит и перепрофилирует. Причем это наши деньги, деньги налогоплательщиков. Чаще всего он также не забывает позаботиться и о том, чтобы рядом с тюрьмой выросло какое- нибудь производственное предприятие, фабрика или перерабатывающий цех. Когда все готово, бизнесмен отдает государству тюрьму в лизинг, за который надо платить, и опять же нашими деньгами — а это сотни миллионов ежегодно. Правительство, утверждая, что нам новые тюрьмы ничего не будут стоить, на самом деле имеет в виду, что это ему они ничего не будет стоить, потому что платежи растянуты во времени. Кабинет рано или поздно уйдет в отставку, а налогоплательщик так и будет жить с долгом. А что с возвратом кредита? Если он не будет прощен полностью или частично, как чаще всего и происходит, то бизнесмен спокойно рассчитается по нему из денег, которые опять же мы, налогоплательщики, заплатим ему за лизинг. А ведь есть еще заводик, цех — целиком частные, никакого отношения к государству не имеющие. Казалось бы, и прекрасно — это же новые рабочие места. Наконец молодежь из ПеГеэРов сможет трудоустроиться. Да, но при условии, что сначала будет осуждена и попадет в тюрьму. Бизнесмен не для того создавал производство, чтобы использовать на нем свободных людей. Ему нужны заключенные, которым платить можно вдвое меньше, а то и вовсе не платить.

По сути, это возврат к временам ПНР, где тюрьма была источником практически бесплатной рабочей силы. Только тогда конкуренции за рабочие места не было, а сегодня она есть, и очень острая. С ПНР мы покончили, и в условиях свободного рынка обитатели тюрем не должны создавать конкуренцию на рынке труда свободным гражданам. Заключенный обязан работать. Чтобы не сойти с ума, чтобы покрыть нанесенный ущерб, просто для того, чтобы делать что-то полезное. Чтобы приобрести квалификацию и, выйдя на свободу, иметь возможность прокормить себя. Ho, организуя трудовой процесс, тюрьма ни в коем случае не должна ориентироваться на прибыль, превращаться в коммерческое предприятие. Лучший вариант, когда заключенные в небольших цехах выполняют заказы государства. Заключенные в Финляндии изготавливают дорожные знаки и автомобильные регистрационные номера. В Германии — обмундирование для государственных служб. В Англии — мебель для государственных учреждений. Если же мы начинаем зарабатывать на труде заключенного, недоплачивая ему, то, помимо моральной стороны вопроса, это приводит к тому, что все меньше свободных людей, особенно молодых, могут рассчитывать на получение работы. «Хочешь работать, садись в тюрьму» — без такого рекламного слогана Польше хорошо бы обойтись.

Первые частные исправительные учреждения появились в США в 1983 году, и неслучайно в южных, рабовладельческих штатах. Агрессивный экспорт этой концепции привел к тому, что несколько таких учреждений появилось в Австралии и Англии. Однако сегодня даже в самой Америке частный тюремный бизнес сокращается. В докладе, подготовленном в 2001 году Бюро главного прокурора Джона Эшкрофта, отмечается, что хотя частные тюрьмы отбирают себе заключенных, находящихся в хорошей рабочей форме и признанных неопасными, все- таки эти тюрьмы обходятся казне не дешевле обычных, к тому же они хуже управляемы и уровень безопасности в них ниже. Так что слепо перенимать американский опыт вряд ли следует. Тем более, такого рода эксперимент в Польше уже ставился. Два года назад система исполнения наказаний отдала в частные руки тюремные прачечные и столовые. В результате расходы государства от этого только выросли. Частный тюремный бизнес обеспечивает доход немногим и по большому счету приносит больше вреда, чем пользы.

Виктор Гюго говорил, что там, где открываются библиотеки, закрываются тюрьмы. Вот и нам в Польше нужно строить школы и библиотеки, а не покрывать страну лагерями, как в недоброй памяти коммунистические времена.