Ровесники державы

«В моей жизни по сию пору не произошло ничего страшнее моего детства: по совершенной случайности я ухитрился не “сесть” до пятнадцати лет от роду, как сделали это большинство моих друзей»[1].

Это пишет человек, у которого взрослая жизнь была, мягко говоря, не тепличная: Андрей Кочергин. Руководитель Центра прикладных исследований при Международном институте повышения квалификации, сотрудничающем с министерством обороны РФ. Он прошел службу в разведке Западной группы войск, участвовал в кавказской кампании, неоднократно выполнял боевые задания, до сих пор полностью засекреченные. И все же — ничего страшнее того неспокойного пригорода Челябинска, где он родился и рос, по его собственному свидетельству, не видел. «Обычный парень, выросший у горящей помойки»[2] — так он себя называет. Ho та помойка горела еще в эпоху развитого социализма.

Ho потом-то все поменялось! Потом из обломков СССР возникла новая держава: Российская Федерация, основанная на демократических ценностях! С рождаемостью в державе не все обстояло благополучно, но все-таки и в ней родились дети. Самым старшим из тех, кто появился на свет в новой России, теперь 17 лет. И нельзя сказать, что держава о них не позаботилась. Конечно, большую часть детских садиков пришлось закрыть. И многие сельские школы — тоже. И всякие бесплатные спортивные школы да дома детского творчества тоже сильно сократили. Потому как — рыночная экономика.

Зато в России 63 воспитательные колонии, из них три — для девочек. В общей сложности в этих учреждениях содержится 10,2 тыс. детей и подростков.

Почему-то эти дети и подростки не вписались в систему рынка. Хотя оказались очень даже востребованными — и наркобизнесом, и организованной преступностью, и производителями детской порнографии. А вот государственными структурами — не особенно. Оно и понятно: малолетки — и не избиратели, и до военкомата еще не доросли. Ну, нарушат закон — тогда конечно. Тогда они будут востребованы милицией. Тогда государство их посадит и займется, наконец, их воспитанием. Потому что колонии для малолетних правонарушителей у нас не какие-нибудь, а воспитательные. Так и называются.

Почему было не воспитывать их раньше, до совершения преступления? Так ведь слишком их много — этих ребят, которым система рыночных ценностей определила место на помойке.

«По самым приблизительным подсчетам МВД, в России более 700 тысяч де- тей-сирот, 2 млн подростков неграмотны, более 6 млн несовершеннолетних граждан России находятся в социально неблагоприятных условиях. Глава МВД Рашид Нургалиев считает, что Россия в настоящее время переживает третью волну беспризорности несовершеннолетних после Гражданской и Великой Отечественной войн», сообщает «Интерфакс»[3]. Данные на I июня 2005 года, и сейчас что-то не очень спешат озвучивать более свежую информацию.

А зато в этом году видавшая виды страна в очередной раз ахнула: в городе Кольчугино подростки сожгли человека на Вечном огне. За то, что он сделал им замечание.

Татьяна Викторовна Чебурова, заместитель главы администрации города по социальной политике, комментирует: «Я двадцать лет отработала в органах опеки. И могу сказать, что в нашем государстве многих социальных механизмов просто нет. Часто детям помочь невозможно просто потому, что это не прописано в законе»[4].

Ну не успели наши законодатели за семнадцать-то лет все законы прописать! Войдите в их положение: то в законе ЖКХ надо предусмотреть, чтобы собственник квартиры мог вышвырнуть из нее на улицу супругу с детьми, то обсудить, кто имеет право ездить с мигалками, то вплотную заняться регламентацией рекламы пива... Ну руки не доходят до социальной опеки! И, кроме того, некоторые ребята на опеку уже и не претендуют. Только в 2007 году суицид совершили почти три тысячи россиян в возрасте от 5 до 19 лет, пишут «Новые известия».

Ho уж если кто докатился до воспитательной колонии — тут исполнение воспитания неотвратимо. Только и с ним получаются какие-то странности: поче- му-то воспитанники-«малолетки» в огромном большинстве лучше усваивают воровские законы, чем прочую науку. Выходят на волю — и опять совершают преступление. И так дальше — по замкнутому кругу. Получается почему-то, что результатом воспитания на «малолетке» становится воспроизводство преступности. При совершенно противоположных целях. В чем дело-то?

Ведь не могут все подростки, получающие уголовный срок, оказаться неисправимыми «отморозками». Кто-то велосипед украл. Кто-то залез в школьную столовую, похитил колбасу. Кто-то хомячка утащил из зоомагазина. Кто-то отбивался от нападающих на улице и оказался в виноватых. А кто-то прошел полную бандитскую подготовку еще до первого ареста, и на его счету уже несколько убийств. Куда попадают все эти ребята? Правильно: для начала в СИЗО — следственный изолятор. Пока следствие длится, да пока суд...

По закону они еще не признаны виновными, но воспитание уже начинается — с камеры, где они все вместе. Чем меньше у подростка уголовного опыта — тем у него больший стресс, когда его впервые привозят в тюрьму. И, стало быть, — тем меньше он способен противостоять «обработке», которой его немедленно подвергнут более продвинутые обитатели камеры. А «обработка», как правило, зверская. Потому что камера развлекается за счет слабых. Co всей жестокостью, свойственной этому возрасту.

Можно оказаться «опущенным», т. е. изнасилованным, — и для таких пути назад нет. Над такими будут издеваться во все время следствия, используя их в качестве сексуальных рабов. Это продолжится и в пересыльной тюрьме, и в той самой воспитательной колонии, в которую они в конце концов попадут. Если не покончат с собой.

Можно оказаться «обиженным» — т. е. не изнасилуют, а «просто обоссут». Это не фигура блатной речи, это буквально: схватят и коллективно помочатся на жертву. Бывает, что ни за какую вину, а за робость и неспособность дать отпор. Такие будут просто рабами-изгоями. С «обиженным», по традициям «малолетки», нельзя есть за одним столом, за руку здороваться, сигареты у него брать. И однажды «обиженный» уже знает: все им будут помыкать. Весь срок.

А можно оказаться «крутым пацаном», готовым и умеющим ударить первым. Обученным убивать и увечить, а не хомячков таскать. Вот такой и будет устанавливать в камере порядки. И пошел воспитательный процесс! С первого дня в камере. Потому что новичку устраивают «прописку». Например, испытывают на храбрость: заставляют с завязанными глазами вниз головой бросаться с верхнего яруса нар. Внизу растягивают одеяло, но испытуемый-то этого не знает! Или рисуют что-то на ребристой стене, и по этому рисунку надо бить кулаком — пока не закрасишь кровью. И попробуй, откажись! Кроме того, новичка могут попытаться подловить на незнании обычаев «малолетки» — и за это ему достанется дополнительно. Например, нормальный человек не додумается, что одним и тем же куском мыла нельзя мыть и тело, и ноги, а надо для этого иметь разные куски. И разные полотенца для вытирания. А если полотенце одно? А если кусок мыла при мытье ускользнул на пол, можно его поднимать или нет? А если входишь в камеру, а на пороге постелено полотенце — как правильно: наступить на него или через него переступить? А ведь от этого первого шага может зависеть: сломают тебе судьбу в первые же сутки или нет.

По закону, в СИЗО «малолеток» положено содержать отдельно. Ho иногда администрация СИЗО идет на нарушение: подсаживает в каждую камеру по «пахану» из взрослых заключенных. И вовсе не из садизма, а для того, чтобы он останавливал беспредел. Если ему удастся, конечно. Ведь то, что вытворяют малолетки, — беспредел даже по воровским понятиям. И взрослые воры из того же СИЗО назначают им своих «смотрящих». А уж те консультируют еще неопытных в воровском законе юнцов: что положено, а что уже перебор. И получается, что первый авторитет, первый защитник — это взрослый вор. Потому что оперу (т. е. оперуполномоченному) нельзя пожаловаться: за это «опустят» обязательно. Никто и не смеет. А вот к Вору (да-да, уважительно и с большой буквы) может обратиться каждый малолетка. Например, кто-то в камере мыл пол и поднял тряпку выше шконки[5]. Положено его за такой непростительный промах «опустить» или нет? И вор, опираясь на юридическую базу воровского закона, «опускать» в данном случае запретит. А то бы юные законотворцы и не таких дел натворили...

Ho уж если взрослые воры обратятся к малолеткам с предложением устроить акцию протеста — это будет исполнено неукоснительно. Так работники правоохранительных органов и объясняют выходки подростков. То в Екатеринбургском СИЗО семеро несовершеннолетних подследственных вскрыли себе вены. То малолетки устроили массовые волнения в СИЗО «Кресты» (Санкт-Петербург) с последующей голодовкой. В чем дело? Их что, плохо кормят? Нет, оказывается: это воровские авторитеты их подбили. Что ж, кто этих ребят защищает и воспитывает — тот с них и требует.

Вот после такой школы в СИЗО осужденные уже подростки попадают в колонию.

И никак приезжие комиссии не могут понять, почему они и там бузят. То в колонии в Кировограде: бунт с поджогом, убийством и попыткой побега. То в Жигулевской колонии Самарской области толпа подростков поджигает общежитие, разносит столовую и грабит аптеку. Что, их плохо кормят? И смотрит корреспондентка Татьяна Долгова, как в Бийской колонии заключенные «уплетают отварное мясо с кашей, птицу, творожную запеканку, тушеную рыбу, фрукты, какао с молоком. Обязательны ежедневные сыр, колбаса и кондитерские изделия на завтрак»[6], добросовестно перечисляет посетительница. И заглядывает в общежитие на два отряда. А там «в спальне — ряды коек с чистым бельем». А потом в статье «’’Страдальцы” Бийской колонии» журналистка делает вывод: малолетние преступники потому возвращаются за решетку, что в «неволе» им живется лучше. По такой логике, конечно, не поймешь, откуда берутся попытки побегов, вскрытие вен и прочие эксцессы. Может, все-таки что-то не то с этой логикой?

Может, перед поездкой в воспитательную колонию все-таки стоило хотя бы зайти в Интернет, набрать слова «малолетняя зона» или что-то аналогичное и кликнуть на «поиск»? Там отыщется и официальная статистика, и даты бунтов, и масса информации от сотрудников колоний, священников, правозащитников, да и тех, кто сам прошел через тюрьмы. Какая-то информация может оказаться недостоверной, но в одном сходятся все: не получается защитить воспитанников друг от друга.

Невредно также узнать, что для «малолетки» характерен целый ряд традиций и понятий, и за нарушение их можно дорого поплатиться. И если в данной воспитательной колонии не принято есть колбасу (якобы она похожа на мужской половой орган), а также сыр (якобы он пахнет женским половым органом), — то никто к этим положенным ежедневно сыру и колбасе не притронется. А также к целому ряду других продуктов, про которые придуманы аналогичные дикости.

А нарушители понятий... Что ж, когда посетители уйдут, учителя разойдутся по домам, прозвучит команда «отбой» и выйдет дежурный воспитатель — нарушители останутся наедине с блюстителями традиций малолетней зоны. В той самой спальне, с рядами чисто застеленных коек. Каковых коек по режиму содержания в спальне положено от двадцати до пятидесяти. И тут-то их коллектив накажет — за то, что не по понятиям поступили. Ведь среди подростков в колонии постоянно, денно и нощно, идет борьба за место в зэковской иерархии, и место это может быть пересмотрено в любой момент. И любой «промах» может послужить предлогом для этого пересмотра. То есть для очередной драки, после которой место «нарушителя» в иерархии понижается, зато это место занимает кто-то другой.

Знаете ли вы, например, что можно сделать с человеком простой зубной щеткой, если у нее заточена рукоятка? Или простой табуреткой, если с размаху грохнуть ею по голове спящего? Это называется «дурака сделать»... Потому не надо удивляться, что парнишка откажется выходить на свидание к матери, если она приехала в чем-то красном. Дело тут не в его жестокосердии. А в элементарном инстинкте самосохранения. Потому что еще с советских времен красный считается «ментовским цветом», и малолетки когда-то приняли это до того буквально, что к красным предметам прикасаться в некоторых колониях до сих пор не положено. А то как вылетишь из «крутых», как попадешь в «форшмаки» (т. е. на нижние ступени иерархии)... мало не покажется.

Так что воспитатели и учителя могут стараться, как хотят. Они, кстати, в большинстве своем не звери, и действительно стараются. И священники стараются, и правозащитники. Ho они придут и уйдут, а спальни с рядами чисто застеленных коек останутся. Так положено по режиму содержания. И потому воровское воспитание гораздо эффективнее государственного: оно круглосуточное. И потому из подростков, прошедших малолетние воспитательные колонии, получаются самые жестокие, самые изощренные преступники.